Глава 8. Falco и Дэвид Боуи.
«Дерьмо случается, - выругался Ханс. – Опять я заехал не туда». Пятый раз за последние полчаса он остановился и достал карту. «Химберг, Химберг… Где этот гребаный Химберг*?» Ветер перелистнул страницы карты. Ханс в бешенстве выбросил ее из окна машины. Сегодня не его день. А он так хорошо начинался. Даже тем, что он вообще встал. И удивительно легко в такую рань, как 11 часов утра. Обычно он считал это время суток ошибкой природы. Еще в школьные годы Ханс никак не мог взять в толк, чем же так хороша первая половина дня. Его и сейчас раздражало, хоть он и сам по большей части планировал свое время, что его внутренние часы идут неправильно и постоянно конфликтуют с распорядком дня окружающего мира.
«Заткнись уже!» - рявкнул он на магнитолу и так сильно нажал на кнопку выброса, что практически вдавил прибор в радиатор. Дэвид Боуи взвыл, будто посередине припева ему перерезали глотку. «Не злись», - извинился Ханс перед своим идолом и, ласково погладив магнитолу, снова завопил: «Я стою здесь, в жопе мира! Где, черт ее подери, эта идиотская студия?»
«Это в Ашау?» - спросил робкий голос позади него. Ханс испуганно обернулся и увидел велосипедиста, который остановился рядом с ним. «Да, точно. Я ищу студию в Ашау. Не могли бы Вы мне…» Тот мог. Четверть часа спустя Ханс подъехал к старому деревенскому дому, где временно размещалась студия. Группа Falco уже собралась там в полном составе. Капельмейстер Петер Фивегер беседовал с клавишниками Робертом Понгером и Гэри Люксом, Бертль Пистрахер хрустел пальцами, а прекрасный Кольберт пытался играть на трубе Бернхарда Рабича. Все курили, включая Боба, и дымная аура нетерпения окутывала их.
Как в ускоренной киносъемке Ханс на белом Мерседесе въехал во двор. В последний момент он высунул левую руку в окно и подчеркнуто медленно свесил ее вниз. Новые Ролекс сверкнули на солнце. А теперь спокойно, - подумал Ханс, он так и представлял свое появление здесь. Маленькая группа неторопливо подошла к машине. Хансу казалось, словно взгляды друзей полируют лак его великолепия. Он открыл рот, чтобы отвесить подходящий декадентский комментарий, но Петер Фивегер опередил его: «Ханс, на чем ты сюда добирался? На оленях?»
Солнце над студией померкло. Томас Рабич благоговейно прикоснулся к велюровым сиденьям, а Петер тут же уселся на них. Ханс убрал руку с Ролекс и заглушил мотор. Сегодня действительно не его день.
«Где же коробки?» - спросили они хором, делая акцент на множественное число. И автомобиль тут же стал тем, чем и являлся на самом деле: подержанным белым Мерседесом купе.
Ну, спасибо, господин Шнайдер, - подумал Ханс, спасая то, что можно спасти, и героически присоединился к издевательским шуточкам остальных. Пару недель назад венский музыкальный издатель Герман Шнайдер, стреляный воробей, распознал в «Kommissar» новую эру поп-сцены и начал выманивать у Ханса право на публикацию. Новичок Falco быстро оценил дерзкую песню и с отточенной шёнбруннской интонацией назвал свою таксу: «Мерседес подошел бы!» К сожалению, он не уточнил какой.
И сейчас стоит тут со своим приобретением из магазина подержанных машин. Белый конь, на котором он приехал сюда, превратился в неоднократно перекрашенную детскую лошадку-качалку. А он из принца - в маленького хвастунишку. Ханс незаметно повернул циферблат Ролекс на внутреннюю сторону запястья и сказал: «Хорошего понемножку, парни, давайте займемся работой».
В ходе репетиции Ханс примирился с вселенной. Команда играла словно на сцене Штадтхалле, где они должны были выступать в первый раз в рамках организованного одним банком поп-концерта. Ханс рэповал до изнеможения: «Джек! и Джо! и Джил!» Имена «клевых друзей» из «Kommissar» звучали как удар кнутом. «Если он также споет в Штадтхалле, - думал Петер, - все поймут: Falco горяч!»
То, что Томас после репетиции без комментариев завалился на сиденье Мерседеса возле Ханса, значило, что автомобиль приняли в семью. На обратном пути на Цигельофенгассе Ханс не заблудился. Говорили они мало. Не то было настроение.
«Безумие какое-то, - вдруг выдал Томас. – Мы играем в Штадтхалле». С тех пор, как Falco стартовал, его музыкальная дружина жила в Нетландии между сбывшимися мечтами и ожиданием пробуждения. Только сейчас, после всех этих месяцев, когда Spinning Wheel, в соответствии с контрактом, отыграли свой последний тур, когда был записан первый альбом, когда команда Falco встала на ноги, стало ясно, что ничего больше не будет, как прежде. Звезда родилась. Falco. И его планеты бесповоротно вращаются на верной орбите.
***
Томасу казалось, будто он постиг смысл всего, объединенного синонимом: Stadthalle. Впечатленный, он прислушивался к эху в холостяцкой квартире Ханса. Как будто оркестровое произведение играют в моно. Каморка стала слишком маленькой для своего успешного обитателя.
Томас был в ностальгическом настроении, которое охватывает, когда заканчивается один жизненный отрезок и начинается новый. Даже если речь шла не только о нем. Они все поднялись на ступень в игре под названием карьера.
Ханс включил проигрыватель, и Дэвид Боуи присоединился к ним. В образе Зиги Стардаст**. И враз Томасу стало ясно то, что Ханс знал уже давно. Они оба были рождены бескомпромиссной идеологией Hallucination Company: плохая музыка означает коммерцию, коммерция означает деньги, они никогда не стали бы играть плохую музыку, а значит, никогда не заработали бы денег. Деньги в Company никогда не были единицей измерения успеха. Ханса всегда осмеивали, если он во время дискуссии о новом выступлении задавал вопрос о размере гонорара. До сих пор было так: можно играть с коммерческими группами типа Spinning Wheel, пока не поступит требование от креативной творческой труппы вроде Drahdiwaberl. Но Falco доказал, что хорошая музыка тоже может приносить деньги. И старые уравнения вдруг стали недействительными. Ханс осознал: хорошая музыка должна быть еще и успешной. Кроме того, Falco стал первопроходцем, пионером нового поколения звезд – в Германии его причислили к Новой Немецкой Волне. Бесспорно, он был изобретателем немецкой поп-музыки. А в Австрии стал первой молодежной звездой страны.
Томас застыл, словно был вырублен из камня. Только его глаза двигались. Они через всю квартиру следили за Хансом, который снова варил кофе. «Он обогнал нас, - думал Томас. – А мы ведь не воспринимали его всерьез».
- Знаешь, Ханс, - сказал он, - я удивляюсь, почему ты все время слушаешь Боуи?
- Чему тут удивляться, он – лучший.
- Пара-тройка других тоже ничего. Но удивляюсь я другому.
- Ну?
- Он сказал, что Гитлер был первой рок-звездой.
- Ну и? Он был не так уж неправ.
Томасу нужно было немного времени, чтобы сформулировать предложение. Если бы он не знал Ханса так хорошо, то был бы несколько удивлен.
- Знаешь, если бы кто-то услышал, как ты это говоришь, то решил бы, что ты сочувствуешь нацистам.
- Необязательно быть нацистом, чтобы сравнивать этого верхне-австрийского мазилу с рок-звездой, - возразил Ханс. – Методы пропаганды Геббельса все чаще называют гениальными предшественниками PR. Схемы, которые тогда использовали, можно найти повсюду на рок-сцене. То, как Рифеншталь представляла Гитлера, или как Боуи меняет роли, словно кальсоны, - это все одно и то же. Принцип один.
- Да, так-то оно так, - согласился Томас. – Но ты не должен забывать, как много людей могут неправильно все понять и подумать, что эти объяснения – оправдание ультраправых.
- Боуи - не министр образования, он сам рок-звезда. А рок-звезда должна провоцировать. Нацисты – засранцы. Боуи это понятно также, как и мне.
На Томаса произвело впечатление спокойствие, с которым Ханс отстаивал свое мнение и не давал сбить себя с толку. «Может, я слишком консервативен, - думал он, - но это не мой метод». Незаметно он подобрался ко второй части дискуссии об эталоне Ханса:
- Но то, что играет Боуи, вообще никакого отношения не имеет к твоим истокам.
- Нет, приятель, ты просто этого не чувствуешь, - возразил Ханс, который не совсем правильно понял, куда метит Томас.
- Но ты же вырос на фанке, джазе, соуле. Ты сто раз рассказывал, как провел полгода в Берлине, как я понял, работая над своей техникой. Уже забыл? Стэнли Кларк? Чик Кориа***?
- Все в силе, но меня интересуют и другие вещи.
- Да, но это выглядит так… так… словно тебя интересуют абсолютно другое, - Томас начал слегка заикаться. Хансу не очень нравилось, когда задевали его эксцентричные наклонности.
Тем не менее, его экстравагантность все чаще становилась темой для разговоров. Томасу пришел на ум старый анекдот, в котором абсолютно голый игрок говорит сотоварищу, покидающему казино в одних кальсонах: «Я тобой восхищаюсь, ты всегда знаешь, когда нужно остановиться». Слово «остановиться» так и не закрепилось в словарном запасе Ханса.
Если Ханс пил, то обставлял даже Джеймса Дина, который однажды сказал: «Пить можно до тех пор, пока ты способен лежать на полу, не держась за него». Если Ханс влюблялся, то затмевал собой Бальзака: «Влюбленный почти так же незаметен, как пушечный выстрел». Страстный человек в покое не найдет покоя, как и в движении. И если Ханс слушал Боуи, он становился Боуи. И так уже несколько месяцев. Боуи всегда и везде. Боуи задавал ритм и указывал направление. Боуи всегда был рядом. Ему уже впору было платить за аренду квартиры. Ханс погружался в музыку, как другие в хобби, типа, склеивания моделей самолетов. Он разбирал композиции и собирал их снова, изучал структуру, корпел над тонкостями, обращался с каждым звуком как с маленьким открытием. Но еще больше, чем над музыкой, он работал над текстом. Анализировал каждый слог, от мелодики текста до его значения. Если бы Боуи догадывался, что один молодой талант столь кропотливо будет расследовать его произведения, то, вероятно, посвятил бы «Sound&Vision» Falco. До сегодняшнего дня Томас не думал всерьез над этим. Для него увлечение Боуи было своего рода ответвлением на перекрестке их общего пути. Он видел только изменение музыкального направления. Теперь он узрел цель, к которой Ханс стремился. Это было вúдение. Каким оно и должно быть. Ты просто этого не чувствуешь, как сказал Ханс.
В какой-то момент слова стали излишними. Томас сделал глоток кофе, который приготовил ему Ханс, и прислушался к музыке Боуи. Со времен их пребывания в Company они не были столь близки. «Теперь я тебя понял», - сказал Томас. Ханс потерял ход мыслей и снова слишком углубился в Боуи, чтобы удивиться такому повороту в разговоре. «Мы можем стать героями», - подпевал он и, не прерываясь, лишь коротко кивнул.
- «Героями нашего времени», - согласился Томас. Когда песня кончилась, он громко возвестил. - И все-таки я думаю, что это был бы лучший А-сайд, лучше, чем «Kommissar».
- Будем надеяться, мы не ошиблись, - сказал Ханс и обнял Томаса за плечи, словно для скрепления союза. – Ты все правильно сказал.
* Химберг — ярмарочная коммуна в Австрии, в федеральной земле Нижняя Австрия. Входит в состав округа Вена.
** Зиги Стардаст (Ziggy Stardust) — песня Дэвида Боуи (а также образ, созданный им) с альбома The Rise and Fall of Ziggy Stardust and the Spiders from Mars (1972г.).
*** Стэнли Кларк (1951 г.р.), Чик Кориа (1941 г.р.) – американские джаз-музыканты.
Читать дальше: Взлет и падение. 1982 – 1988. Глава 9. Юные римляне танцуют по-другому.
|
|
Категория: Переводы статей | Добавил (перевёл): Tanita (2012-Окт-05) |
Просмотров: 1747
|
Комментарии:
Всего комментариев: 0
|
|
|
|
|
|
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ] |
Музыка:
