Глава 2. Двое: Ханс Хёльцель и Ханси Ланг.
«Мне жаль, Викерль, но я этого больше не вынесу», - последнюю часть предложения можно было только прочитать по губам Ханса. Он откашлялся. «Мы можем поместить номер не во вторую часть шоу? Я уже не могу выдавить из себя ни звука. Кто так делает, Маккартни? Такие ноты я не брал и во время ломки голоса».
«Все равно это было супер, приятель, - успокоил его Ханси Ланг, слегка похрипывая, - как только мы начали петь, я понял, почему Битлз назвали песню «A hard day’s night», после всего они были также вымотаны, как и мы».
«Вы хотите стать музыкантами или нет? – вставил Викерль. – Я всегда вам говорил, что это тяжелая работа и, что…»
«… репетировать нужно до беспамятства», - ответил ему хор голосов. Викерль Адам, душа Hallucination Company, возведенный одной газетой в ранг Папы всея венской сцены, был знаменит своими живодерскими методами, как труппа это называла. Даже после 8 часов репетиций в день никто, по его мнению, не заслуживал горячий обед.
«Ему легко говорить», - кипятился Ханси Ланг, мнивший себя фронтменом Company. Они с Хансом покидали репетиционную комнату стадиона им. Эрнста Хаппеля*. После сенсации, которую на весь город произвело выступление Hallucination Company, этим безбашенным Фрэнк-Заппа-фрикам для репетиций их рок-театра предоставили каморку на Пратерштадиум.
- Викерль поставил шоу на ноги, он прав, если требует от нас отдачи, - примирительно ответил Ханс.
- Ну да, это просто прекрасно, безропотно вкалывать по восемь часов, - съязвил Ланг со всей иронией, на какую только был способен австрийский менталитет. - Иногда я думаю, ты должен был остаться в страховой компании. Зачем ты стал музыкантом… Или считаешь, что тебя реально взяли в штат Hallucination Company?
- Что ты сегодня такой нервный? - спросил Ханс, который начал терять терпение. Не только Викерль мог привести его в бешенство. - Тебя бросила подружка, или что?
- Давай поговорим о чем угодно, только не о женщинах.
Этим было все сказано. Каждый погрузился в свои мысли, они шли мимо раздевалок спортсменов по коридору, по которому атлеты выходили на поле.
«Погляди-ка, - сказал Ханс и остановился немного взволнованно перед газоном, - когда-нибудь я буду здесь выступать, понимаешь? Перед ста тысячами зрителей. И все будут кричать «бис!». Он прокричал последнее слово на весь стадион. Эхо было не таким внушительным, как он представлял.
«Так и будет, дружище, - увлеченно подхватил Ланг, - мы будем стоять там вдвоем, мы двое, а прожектора, которые будут нас освещать, еще не изобретены. Шевелись, пошли к тебе».
Дому на Цигельофенгассе в районе Маргаретен, в котором жил Ханс, было больше 300 лет, и выглядел он не очень. Квартиры тоже. Они были обставлены по-спартански, как кельи монахов, которыми ранее и были. Большую их часть относили к категории, обозначенной в договорах аренды как «нестандартные».
Крохотное холостяцкое гнездышко Ханса, где он проживал с 17 лет, было «очень-очень нестандартным». Тут не было не только столь необходимого туалета, но и водопровода в квартире вообще. Если он хотел помыть хотя бы руки (под освежающей ледяной струей), то должен был пойти к раковине на лестничной клетке, где раньше домохозяйки добывали свежую воду и сплетни.
- К слову, ты уже слышал, - начал Ханси Ланг, пока Ханс по старой доброй традиции наливал воду для кофе в эмалированный ковш, - у Кольберта уже новенькая.
- Я даже своих женщин запомнить не могу, неужели я должен знать наизусть еще и его, - ответил Ханс с оттенком пренебрежения. Петер Кольберт был ударником Company и асом не только на сцене, он всегда цеплял лучших девчонок. Иногда и у своих друзей.
- Иди ты! Не делай вид, что группиз ломятся тебе в дверь. Радуйся тому, что у тебя есть Габи.
Последняя реплика была слегка неуместной. Не только потому, что наряду с другими участниками группы Ханс немного ревновал к мужской неотразимости Кольберта. Он не мог не замечать пылких взглядов, которые ударник бросал на его Габи, по прозвищу Чучу. И как раз в тот день, когда она присеменила в красных лаковых туфлях на высоких каблуках – его первый настоящий подарок женщине. Гордость наполнила Ханса, когда вошла его нежная белокурая мышка. Женщина во всеоружии, как Брижит Бардо, на которую она была так похожа. Только его Чучу выглядела еще более стильно. У Кольберта чуть глаза не выпали.
«Не беспокойся так о Чучу, приятель», - грубо отрезал он, вымещая свое недовольство Кольбертом на Ланге, и закрыл кран. Ковш был полон.
Молча оба вернулись в квартиру и занялись маленьким примусом, на котором предстояло вскипятить воду. Ханси, в очередной раз пораженный любовью Ханса к порядку, безмолвно наблюдал за его обычным хозяйственным порывом. На кухне было немного посуды, но все стояло на своих местах. Ханс бережно протирал и без того чистые чашки, прежде чем налить в них кофе. Только молока не было.
- Ты варишь кофе, как Вук играет на басу, - все еще задумчиво произнес Ханси.
- Что еще за Вук?
- Твой предшественник в Company, который вечно уставал. Не слышал о нем? Из Каринтии, 10 лет прослужил в полицейском оркестре. Он точно также играл. Бонг-га-га бонг-га.
Он изобразил пародию на басиста в коме.
- Ах, этот. Тогда я еще играл в Umspannwerk. Кажется, это было сто лет назад.
- Что стало с той развалюхой, на которой ты тогда рассекал? Это была дикая машина. Опель Кадет, что ли? Рядом с машиной я был почти незаметен, потому что рядом стояли великие Umspannwerk. Я еще тогда, в Мёдлинге, удивился, что Викерлю понадобился электрик**.
- Иисус, концерт в Мёдлинге. На городском празднике. Да, это была та еще тусовка! – Ханс ухмыльнулся. – Мы считали себя суперкрутыми.
- Да! Ты в берете и в индейской куртке. Зажег как Сантана. Перед 23 людьми. Но у тебя был вид, как будто перед тобой пятидесятитысячная аплодирующая толпа.
- И потом я почти определился, как говорит Викерль, хочу ли я играть в Hallucination Company…
- Ты еще помнишь наше первое выступление на Бернуллиштрасе? Дом встреч или как там его…
- …дом профсоюзных организаций.
- Да без разницы. Оранжевые кресла, помнишь? Пластиковые перегородки, похожие на каюты. И я думал: ну, здрасьте, выступаем как Kiss в детском саду перед аманитами***.
- Это было наше первое соло. И я был хорош... Долецаль снимал для Ohne Maulkorb*****. Мной владела одна только мысль: меня покажут по телевизору. Я стал настоящим музыкантом.
Они погрузились в воспоминания о своих истоках, как будто это происходило в прошлом столетии. У них было много общего. Оба типичные дети рабочих в семьях с небольшим достатком, выросли в этом районе. Мать Ханса работала через два дома в молочной лавке, дядя Ланга раньше продавал рыбу на местном рынке. У обоих на уме была только музыка. И юношеская уверенность, что однажды они добьются большего.
«Мы и правда музыканты, приятель, и скоро все это просекут, - уверенно заключил Ханси. – У нас есть способности, я всегда чувствовал это. У тебя и у меня. Вдвоем мы справимся, вот увидишь». Потрясенные перспективой, они похлопали друг друга по плечам. Прежде, чем броситься друг другу на шею, победив смущение, вызванное этим немужественным поступком.
- Хочешь что-нибудь сыграть? – спросил Ханси как можно более безразлично, не давая волю переполнявшим его чувствам.
- Нет, - сказал Ханс и снова рьяно занялся кофе, как будто сейчас его карьера зависела только от этого.- Я хочу тебе кое-что показать. Идея, которую я приготовил для нашего Битлз-соло. Как считаешь, если я…, - он запел: «when I’m home, everything seems to be allright»… если я сделаю вот так?
Он стал отчаянно жестикулировать прямо перед лицом Ханси, попав тому, в конце концов, пальцем в глаз.
Ханси испуганно попятился, однако быстро пришел в себя и понял, что его друг хотел сказать этим выкрутасом.
- Это потому, что по мнению Викерля ты должен делать что-то странное, и тебе это, типа, идет?
- Точно. И правда, мне это идет.
- Ну-ка, повтори.
Ханс засучил до локтей рукава пуловера и продемонстрировал движение снова. Он выглядел как Майкл Джексон, когда у него еще было свое лицо, и он брал первые уроки танцев.
- Не все так прекрасно, дружище, - Ханси еле сдерживался, чтобы не засмеяться. В конце концов, он сдался и с хохотом рухнул на пол.
- Подожди, приятель, я больше не вынесу, - все еще хихикая, бросил Ханси. – Собирайся, идем в «Voom». У нас есть что покурить?
«Voom Voom», наряду с легендарной «Camera», одна из первых прогрессивных дискотек Вены, была штатным рестораном для всех без исключения местных музыкантов. Приют, где царило полное согласие, и звучала психоделическая музыка, например, Pink Floyd, Iron Butterfly и Doors.
«Иди один, - махнул Ханс. – У меня нет желания наблюдать все эти лица».
Когда Ханси вернулся на Цигельофенгассе, то обнаружил своего друга в двух экземплярах. Уставившись на свое отражение в зеркале, Ханс без устали репетировал те самые движения, которые демонстрировал Лангу. Последовательность была отработана почти до совершенства.
«Сделай паузу, приятель, - прервал его Ханси. – Посмотри лучше, что я притащил». Он достал довольно увесистый кусок гашиша. «Черный афган, прикинь? … Ну и где бумага – ах, да…»
Ханси благоговейно принялся курить косяк. Ханс рассеянно посмотрел на него. Он еще был весь в своем перфомансе.
- Да, с бедрами мне не справиться, - провозгласил он, наконец.
- Мне бы твои заботы, - отреагировал Ханси, наблюдая сконцентрированную мину Ханса. Но у него не было бы сердца, если бы он обошел вниманием эту проблему, поэтому он добавил. - Что там с твоими бедрами?
- Они такие негибкие, как два полена.
- Ну и? В постели этого достаточно.
Ханси продемонстрировал пару недвусмысленных движений в качестве наглядного примера.
- Нет, серьезно. Я словно на ходулях, как Пиноккио. Смотри.
Держа в руках воображаемую гитару, Ханс попытался ритмично качать бедрами. Это выглядело так, будто кто-то зацементировал его тело точно посередине.
- Ну вот, пожалуйста. Когда так делают женщины, аж встает.
- Верно, - хихикнул Ханси, который уже давно не тискал горячих девицц. - Я тут вспомнил. Викерль однажды сказал мне, что ты такой деревянный (громкий ржач) …но вручную, сказал он, может доставить удовольствие восьмирукая Кали (снова ржач). Да насрать, приятель, пока у тебя есть две здоровых руки…
Невероятно громкий смех. Тут Ханс понял, что в ближайшие полчаса с другом вряд ли что-то можно обсуждать. Он тоже взял косяк. Разница в степени накуренности сошла на нет. Он взял свой бас.
- А теперь песня в тему, слушай.
Он бессмысленно побренчал на струнах.
- Песня о травке? – спросил Ханси изумленно.
- Да нет, мы так невинны по сравнению с другими. Обо всей дури. "Кодеин, мозамбин, кокаин, героин. Вся Вена на чем-то сидит. Последним, кто не в теме, был Ханнес*****. И не нужно думать, что это все только музыканты. Я же тебе сказал, вся Вена…"
- Это было клево. Сыграй еще раз, - прервал его Ханси и взял свою гитару. Ханс, не любивший джем-сейшн, тотчас начал снова: та-да-да-дам - та-да-да-дам… Ханси подхватил.
«Так, приятель, ты идешь первым темпом, - сказал Ханси, - а я попробую…», и он попробовал бэк-саунд в разных тональностях. «Вся Вена, - пел Ханс, импровизируя, - сегодня на героине…» Да, здорово, а сейчас… точно… и еще раз… супер…».
Когда они, наконец, вернулись в реальный мир, за окном было уже светло. Отвратительный момент. Несказанно усталый, Ханс отложил гитару и изрек:
- Дерьмо.
- В чем дело, приятель? Из этого получится нечто стоящее.
- Я имею в виду кое-что другое, - объяснил Ханс, лихорадочно обшаривая комнату.
- Что ты ищешь? – суета действовала Ханси на нервы.
- Мой домашний халат.
- Брось ты это, - простонал Ханси, он досконально знал этот утренний ритуал. Каждый раз было одно и то же.
«Ты сидишь на нем», - сказал Ханс и вцепился в край халата. Ланг поднял задницу, и одеяние предстало во всем великолепии. Вещица была достойная внимания. Вычурные ромбики на темно-синем и кроваво-красном фоне. К этому прилагались однотонный воротник и крученый пояс с бахромой из настоящего шелка. Для Ханси это был перебор, ему хватило бы любой недорогой рванины.
Ханс накинул на себя этот антиквариат и аккуратно завязал пояс замысловатым узлом. Он выглядел как юный любовник в дешевом бульварном романе, который напялил домашний халат супруга своей замужней любовницы и изображал из себя сэра.
«А он похож на аристократа», - подумал Ханси, в очередной раз удивляясь этому преображению.
- Не смотря на твой доисторический вкус в шмотках, мы все равно классная команда,- сказал он, пребывая в отличном расположении духа после ночной сессии. – И если меня не посадят, у нас даже есть будущее.
- Иисус, посадят! Я и забыл об этом. Это точно? Глупая история. Владельцам квартир обычно не нравятся такие шуточки. Сколько ты получил?
- Слушай, я даже думать об этом не хочу.
- Да потому что ты болван! Думаешь все само собой уладится, придурок?
- Пожалуйста, мы можем поговорить о чем-то другом?
- Нет, потому что, если ты будешь сидеть в тюрьме, мы можем забыть о том, чтобы стать знаменитыми. Разве что…
Оставшаяся часть предложения повисла в воздухе. Ханси понял, что у Ханса есть идея.
- Разве что, что? - воскликнул он нетерпеливо.
- Мы поступим хитро.
- О чем ты вообще говоришь?
- У тебя за решеткой будет масса свободного времени. Тогда в тишине и спокойствии ты, наконец, сможешь писать песни.
Ханси посмотрел на него так, словно он предложил ему улечься в императорскую усыпальницу. Потом до него стало доходить.
- Послушай-ка, - он вдруг увидел шанс, из доселе самого бедственного положения в своей жизни сотворить нечто толковое. – Я пишу музыку…
- … тайно передаешь материал на свободу, тут я пишу текст и подаю заявку в комиссию по авторским правам.
Идея тайного заговора, витавшая в воздухе, ударил обоим в голову как хмельной аромат выдержанного коньяка, бутылку которого они открыли, не смотря на запрет.
- Но учти, никакой торговли, одно сплошное удовольствие, стопудово, - разволновался Ханси, - как называют записки эти тайные? Кс.. Кси…
- Ксивы!
-Точно. Я буду писать и тайно передавать ксивы тебе.
Очевидно, идея произвела на него сильное впечатление. Парочка начала строить новые все более коварные планы, каким образом можно быстрее передавать их креативные творения в звукозаписывающую компанию, и из тюрьмы взойти прямо на вершину поп-сцены.
Особенно горячился Ханс, которому, безусловно, досталась самая приятная часть плана, для него неудача Ханси стала вдруг добрым предзнаменованием. Стало ясно, что времяпровождение между нарами и так называемой «редькой», как обозначают туалеты в венским местах лишения свободы, стало бы эффектным пиар-ходом.
- И когда это произойдет? – спросил он в нетерпении.
- Еще не знаю, через пару недель, судья скажет, - ответил Ханси уже с меньшим энтузиазмом.
Преждевременно ослепленный газетными заголовками, Ханс воскликнул: «Контрабандные песни – хиты из тюрьмы! Звучит неплохо».
* Стадион им. Эрнста Хаппеля (Пратерштадиум)- самый большой футбольный стадион Австрии. Находится в венском парке Пратер.
** Umspannwerk – переводится как «Трансформаторная подстанция».
*** Аманиты, амиши - одна из протестантских деноминаций в Америке (секта).
**** Ohne Maulkorb – передача для подростков.
***** Ханнес Андрош – министр финансов Австрии.
Читать дальше: Начало. 1977 – 1981. ГЛАВА 3. Контрабандные песни.
|
|
Категория: Переводы статей | Добавил (перевёл): Tanita (2012-Сен-06) |
Просмотров: 1686
|
Комментарии:
Всего комментариев: 0
|
|
|
|
|
|
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ] |
Музыка:
