Глава 25. Японское турне.
- Томас! – воскликнул Ханс и расцеловал клавишника. – Наконец-то лицо, отличающееся от других.
Гостиничный посыльный, сопровождавший Томаса Рабича, одобрительно улыбнулся, словно однообразие лиц соотечественников и ему давно уже действовало на нервы.
- Я благодарю тебя за то, что ты зашел, Рабич-сан.
- Я благодарю тебя за то, что могу находиться здесь, Falco-сан. И хочу пригласить тебя на обед. Остальные уже ждут внизу. Суши и тому подобное.
Вот этого говорить не стоило. Ханс выглядел так, словно сейчас его стошнит. За эти три дня суши стали для него синонимом отвращения. Каждый прием, каждая пресс-конференция, каждое интервью сопровождались мертвой рыбой.
- Идите одни, - сказал Ханс. – Я еще немного подремлю, у меня до сих пор жесткий джетлаг*.
Томас колебался. Он оглядел номер отеля «Osaka» внимательнее. На маленьком столике рядом с диваном лежали две коробки «Pizza Hut». И, несмотря на то, что еще не было и пяти часов, тяжелые шторы были завешены. Вечерние сумерки еще не совсем сгустились, освещение было неожиданно изысканным для гостиничного номера. В спальне работал телевизор. Через полуоткрытую дверь Томас увидел кровать, на которой царил беспорядок.
- Все ясно, - кивнул он Хансу. До Томаса дошло. Здесь обитал Хёльцель-интроверт. В обычной ситуации он попытался бы отговорить Ханса от уединения, все-таки оно нередко кончалось диалогом с Джеком. Но сегодня все выглядело по-другому. Несмотря на свою политику изоляции, Ханс вроде бы был в порядке.
Это впечатление разделяли и некоторые другие члены группы, которые мимоходом заглядывали к своему фронтмену. И все чаще покидали апартаменты без него. Роланд Роймозер, явившийся на следующий день на поздний завтрак, предпринял первую массированную попытку вытащить Ханса из его норы. Кипа коробок «Pizza Hut» значительно выросла. Если Ханс хотел завтра вечером быть в хорошей форме и выйти на сцену в добром здравии, сейчас ему была нужна смена обстановки.
Свежий воздух казался журналисту не самым убедительным аргументом из тех, что мог предложить четырехмиллионный город. Прогулка, на которой, в отличие от Вены, его не узнают так быстро – вот это аргумент. Только куда пойти? Тут ему на ум пришло волшебное слово: Шинсай-баши. Торговая улица, длиной четыре километра.
- Я не знаю, Куколка, - сомневался Ханс, но Falco уже клюнул. Компания, путешествующая с поп-звездой, обещала Куколке лучшие суши в Осаке, если его план удастся.
- Расслабь руку, - приказал доктор Фольман и перетянул жгутом предплечье Ханса. – Черт, или я ослеп, или у тебя нет вен?
Врач изучал руку Ханса так, словно никогда раньше не видел эту часть тела. В конце концов, он прицелился и решительно сделал укол.
- Ай! Можно осторожнее, ты, палач? – Ханс отпрянул, но игла уже глубоко сидела в его теле. Трубочка быстро наполнилась кровью. В дверь постучали.
- Мы сейчас ее взломаем! – крикнул голос снаружи. – Ты готов?
- Нет, - ответил Ханс.
- Нет?! – голос сорвался почти до истеричного. Выступление должно было начаться через полтора часа, а движение в Осаке было таким же беспроблемным, как на Венской юго-восточной дороге с утра пораньше в дождь и после двух ДТП с участием грузовиков.
- Еще десять минут! – крикнул доктор в направлении двери.
Через десять минут Ханс размял руку. Место укола болело, однако оставшаяся часть тела чувствовала себя так, словно ее омыл горный водопад.
- Я принимал тонны наркотиков, чтобы зарядить батарею, а теперь достаточно немного озона, и я как новенький, - восхищался Ханс как обычно после лечения Леонарда Фольмана. Сначала он не очень воодушевился, когда врач рассказал ему о процедуре. Взять литр крови – так основательно его не осушала даже армия. Но когда Фольман описал ему благодатные последствия, которые достигались с помощью озона, обогащавшего кровь, закачиваемую обратно в организм, Ханс согласился на попытку. К тому же этот метод долгое время практиковал гитарист Rolling Stones Кит Ричардс. Результат его убедил. Его мозг работал, будто его прочистили.
Японцы функционировали словно дрессированные. Три тысячи человек заплатили свои четыре тысячи йен, чтобы дисциплинированно сидеть на своих стульях и потреблять культуру. Этот народ дрался в парламенте, но только не на рок-концерте. Все равно, выступал бы Венский хор мальчиков, Rolling Stones, Владимир Горовитц или Falco, фанаты выстроились в два ряда и заняли причитающиеся по билетам места. Ханс и его десять музыкантом наблюдали за этим зрелищем из-за кулис, будто они были здесь зрителями.
А сейчас свист?
Молчание толпы, накрывшее сцену, было захватывающим. Они пришли, чтобы оказать последние почести своему панку, и они сделали это с такой точностью, с какой делали свои машины. Они до крови хлопали в ладоши, но усердно в такт. Они раскачивались в экстазе, сначала дружно налево, потом направо. На «Kommissar» зрители на первых рядах взбунтовались и встали. На «Rock me Amadeus» они стали визжать. На «Emotional» девушки размазывали тушь по щекам.
На «Jeanny» группа почти сбилась с такта. Непонятно откуда по сцене распространился сладковато-кислый запах. Ханс, который первым его почуял, растерянно оглянулся на остальных. Музыканты пожали плечами и указали на публику. Зловоние явно шло оттуда. Ханс осторожно приблизился к краю сцены. Аромат стал крепче. И вдруг он понял, откуда этот запашок. Девушки в первых рядах описались. Они восторженно топтались в маленьком озере, разлившемся у них под ногами. Японское обожание, очевидно, заходило в экстазе очень далеко.
Цветы и мягкие игрушки дюжинами полетели на сцену. Ханс старался не споткнуться о них. Как вдруг запутался в каком-то белом лоскутке. Носовой платок, - заподозрил он. Как вдруг зацепился носком ботинка за трусики. Будем надеяться, что их еще не носили, - подумал он, пнул белье в сторону, сделал шаг назад и наступил на медведя. Девчонки перед сценой ликовали. Ханс нагнулся и поднял игрушку. Он взял ее за веревочку, изображавшую хвост, покрутил медведя над головой и вознамерился вернуть его в толпу. Медведь улетел, в руках остался только шнур, на котором болтался тампон. Ханс от испуга чуть не забыл текст «Vienna Calling».
С последними звуками песен на бис истеричные фанаты снова стали превращаться в нормальных людей. В любой другой стране толпу пришлось бы усмирять. Здесь же секьюрити натянули пару канатов, и публика дисциплинированно и вежливо помаршировала на выход.
- Да, они меня удивили, - сказал Бернхард Рабич в гардеробной, упаковывая свою трубу. – Тампон и правда был использованный? – спросил он своего брата.
- Ты достал, - встряхнулся Томас. – Пошли!
- Сначала описаться, а потом шагать стройными рядами, - Бернхард все никак не мог уложить это в своей голове. Размышляя о непостижимой психике этих иностранцев, братья Рабичи с ударником Куртом Крессом покинули гримерку. Снаружи в коридорах все еще ждали фанаты.
- Смотри-ка, расселись тут, - сказал Курт. – Ханс еще не ушел?
Вопрос не показался девушкам таким уж важным. Конечно, им хотелось бы завести со звездой шуры-муры. Но, как объяснила Уки, прикомандированная на весь тур переводчица, им абсолютно безразлично с кем из европейцев иметь дело, с Falco или кем-то из его 42-головой команды. В пышной группе из двух клавишников, двух гитаристов, басиста, ударника и двух трубачей было из кого выбрать. И они согласны иметь дело с любым, кто положит на них глаз. Музыканты, техперсонал, сопровождающие, журналисты. Главное, чтобы был на голову выше и с видным телосложением. Такая схема работает, как все Японии. Скромно, но в совершенстве. Нужно только намекнуть…
Исполненные надежды, но робкие группиз довольствовались тем, что сидели вдоль стен. Бернхард и Томас, испытывая к ним чисто научный интерес, встали напротив, дружелюбно улыбаясь. Те дружелюбно улыбнулись в ответ. Пара самых смелых встала и протянула руки. Томас хотел пожать их, но они протянули их не для этого. Они удивленно коснулись его головы, очарованно погладили экзотичные светлые волосы, потом снова сели и стали описывать впечатления своим соседкам.
- Они принимали душ и болтали, - живописал позже, как это было, один из сотрудников техперсонала за умеренным возлиянием пива в гостиничном баре. – Не то, чтобы я ждал, что они готовятся для меня… А потом они испарились из ванной.
- Ну а что ты себе представлял, когда речь заходит о тебе и о группиз? - подколол другой. – Что с этими будет как-то по-другому?
- Эй, момент, глянь-ка на меня! Да я хоть куда!
- Да им все равно, - вмешался третий. – Думаешь, хоть одна из них запомнили твое лицо? Скорее всего, они себя убедили, что ты Ханс.
- И снова классная сплетня про Falco, – подвел итог самоуверенный Адонис.
- Кто пускает обо мне сплетни? – спросил Ханс, появившись в баре, свеженький после душа. Но прежде чем он узнал, что за незаслуженные лавры ему достались, Роман Шлиссер похлопал его по плечам.
- Лучшие сплетни сочиняю я, - сказал вельможа австрийского общества колумнистов. Ханс обнял его. Шлиссер относился к тем немногим людям, которым Ханс доверял. Как журналисту, из-за его точки зрения: «У меня люди могут пожениться хоть три раза, ничуть об этом не сожалея». И как человеку, потому что он этого заслуживал.
Оба сели.
- Остальные сейчас подойдут, - сообщил Ханс. – Сегодня есть, что отпраздновать!
- Точно, - согласился Роман. – Я тебе всегда говорил: ты должен петь, парень.
Ханс не поддался плутовской мине завсегдатая светских вечеринок, с которой тот ждал очередной остроты. Как и Шлиссер, он любил играть словами, и не так много людей владели этой игрой столь блестяще. Шлиссер добавил:
- И, кроме того, не каждый день удается заполучить в подарок использованный тампон.
- Опять..., - вздохнул Ханс. История с тампоном превратилась в притчу во языцех. Каждый, подходивший к столику, стебался по этому поводу.
Вокруг снова звучал смех, как в старые добрые времена. Во времена Company, Drahdiwaberl или Spinning Wheel, когда нужно было быть пьяным или обкуренным, чтобы поверить в подобный успех. Прежде всего, Ханс увлекал всех за собой. Казалось, он оставил безумие последних лет на ресепшне. В мгновение ока он создал впечатление, словно, наконец, достиг того статуса, который заявлял в интервью как главную цель: когда-нибудь обрести себя, а пластикового манекена и напомаженного щеголя выставлять на показ с той насмешливой легкостью, чтобы ни ему, ни всем остальным не нужно было постоянно ломать голову, какая часть растрепанной личности сейчас доминирует. Сегодня Ханс был самим собой. А Falco для разнообразия наблюдал за всем со стороны.
Шутки прошедшего месяца скакали по столу, словно мячик в пинг-понге. Ханс высмеивал Falco в скандальной ленте «Geld oder Leber», где играл самого себя. Или пародировал первобытного Falco, который со стрелами и луком отправился в Мюнхен, чтобы подстрелить олененка, и в действительности вернуться домой с золотым «Бэмби»**.
Почему я делаю вид, будто мне на все плевать, и на этого Бэмби в том числе? – спросил он себя и незаметно погрузился в свой внутренний мир. – Все же некоторым образом меня все это радует, все-таки вместе со мной эту награду получали Франц Геллер*** и Пол Маккартни, и они не стеснялись этого. И то, что «Pop-Amadeus» мне вручала ТВ-королева Руссвурм не должно являться поводом для недовольства призом. Он мне полагается. Необязательно лопаться от умиления, но ведь такие классные вещи не происходят каждый день. Разве есть что-то дурное в том, что федеральный канцлер поздравляет тебя на концерте? Я не светоч нации! Для этого я слишком ленив, господин канцлер! Мы знаем, что жестокость шоу-бизнеса всегда является хорошим оправданием для такого отношения. Мы – чувствительные артисты. Я продаю свою чувствительность с помощью лживых аргументов. Что меня действительно трогает, не знает на самом деле никто. Но, несмотря на это, канцлер два часа просидел в Штадтхалле, я бы в парламенте так долго не выдержал. Но если у федерального канцлера в стране есть тип, отправляющийся в мировое турне, канцлеру не жаль поддержать его. Все же это кое-что для Falco, заносчивого заики-рэпера. Или?
Я выставляю себя «звездой», потому что они наградили меня орденом за заслуги перед отечеством, допустили до крупной буржуазии. И надменно сказали, чтобы я с гордостью и достоинством нацепил орден на Оперный бал. С гордостью и достоинством. Всегда готов. С гордостью и достоинством!
А сейчас я реально в Японии, люди, это, конечно, не так романтично, как притащиться с лебедем на сцену фестиваля в Мербише*****, и закат над Бодензее с началом выступления в Брегенце –тоже отдельная тема. Эта вылазка международная. Я ее заслужил и горжусь этим. По крайней мере, немного. Мне так редко что-то удавалось прежде.
Каждый раз, как я начинал гордиться тем, что могу что-то сделать верно, меня снова настигали сомнения, например, когда Штадтхалле был заполнен до отказа, или когда в Германии 14 000 человек набились в зал. И тогда во мне пробуждался гнев, за который меня не слишком любят. Я злюсь на них за то, что они чествуют Falco, хотя я сам, если бы вел себя более дисциплинированно, справился гораздо лучше. Никто не может пить и быть при этом настолько хорош, как это было бы возможно без участия алкоголя. Но те, кто мне аплодируют, ни в чем не виноваты. Виноват я, и виноват еще больше, потому что обижаюсь на них за то, что они рукоплескают не лучшим выступлениям.
Сегодня, например, я ничуть и ни в чем не сомневался. Сегодня мы классно сделали свое дело. И поэтому все снова как раньше.
Ханс украдкой оглядел сидящих за столом. И все они рады-радехоньки, что я снова в порядке.
Ближе к полуночи компания дала волю чувствам, заставив официанта понервничать. Последний заказ от Романа Шлиссера он полностью игнорировал. Без пяти двенадцать на его лице появилось выражение, которое у всех официантов на земле означает, что ресторан закрывается.
Заселение, полет, выселение. Заселение, полет, выселение. Заселение, полет, пересадка, выселение. Заселение, выселение. Заселение, выселение. Я никогда не был в стольких гостиницах. Для человека с аэрофобией поп-звезда – худшая профессия на свете, - подумал Ханс и поднял шторку иллюминатора. Три концерта были позади. А количество зрителей в Фукуоке и Нагое скорее разочаровывало. Если бы Токуген Ямамото, босс здешней звукозаписывающей компании, филиала концерна Pioneer, не вложил в промоушн 200 тысяч долларов, тур мог бы выйти убыточным. Очевидно, не стоило начинать турне спустя всего четыре дня после выхода последнего CD.
В Токио мы все наверстаем, - размышлял Ханс, к собственному удивлению не сильно тревожась. Его бухгалтерское начало молчало, и он был ему несказанно благодарен. Он в задумчивости уставился в окно. Странная страна. Странные люди. Почему пара тысяч японцев приходит на концерт Falco и чувствуют себя разочарованными, если он выступает в шмотках от Хельмута Ланга, а не в смокинге? Они хотят слушать музыку? И если да, то почему мою? Или они идут на концерт как в цирк? Они треплют Томаса по голове как ручного кролика-альбиноса в домашнем зоопарке. Они посылают мне нижнее белье, чтобы я дома передал его Стелле. Что же они из себя представляют?
Когда Ханса, уснувшего, не найдя ответа на этот вопрос, разбудила стюардесса, снаружи было уже темно. При снижении слегка заложило уши. Он безмолвно проклинал полеты. Пожалуй, он все же сможет поехать, как и другие, на этом японском суперпоезде, синкансэне. Он также быстр. Уже сейчас ему было страшно перед поездкой из аэропорта в отель. Прибытие в Токио было еще ужаснее, чем в Осаку, а там он добирался до «Plaza» два часа. На него снова навалилась свинцовая усталость.
Предчувствия Ханса не обманули: Токио ему не понравился с первого взгляда. Когда он, наконец, оказался в «Hilton», то чувствовал себя так, словно два раза обогнул земной шар. Единственным облегчением была неоновая реклама «Pizza Hut» прямо рядом с отелем, эта еда спасет его в ближайшие пару дней.
На третий день после обеда Куколка снова возник в его жизни. Между всеми этими интервью и съемками, Ханс уже не мог сидеть в четырех стенах, и поэтому приветствовал журналиста, словно тот принес ему буханку хлеба, начиненную напильником. Роймозер еще не успел зайти в комнату, как Ханс предложил:
- Приятель, нам сегодня нужно снова что-нибудь организовать.
- Слушай, Ханс, завтра предпоследний концерт, и все было так классно, если мы сейчас напьемся…
- Кто говорит о выпивке? – перебил Ханс. – Опробуем легендарный массаж, который здесь предлагают.
- О, это я с удовольствием, - ответил Роланд с возросшим энтузиазмом. – Только, если из этого выйдет история, о которой я смогу написать.
- После делай, что хочешь, - ухмыльнулся Ханс и протянул Роймозеру телефонную трубку.
Заведение, называвшееся «Rezeption», было в паре минут ходьбы от отеля. Первоклассное место, уверял портье. Ханс полетел, как на крыльях. Прогулка напоминала те времена, когда Falco только входил в пубертат и вместе с Роландом превращал центр Вены в опасное местечко. Только здесь центр города был также велик, как целая провинция дома. А вот девушки гораздо миниатюрнее. И одеты так, словно продают ювелирные изделия, а не себя самих.
«Если мы начнем их раздевать, то и до завтра не управимся», - изумился Ханс, взглянув на крошечные фигурки в сложных одеяниях. Роланд, который не то, чтобы жаждал массажа, надеялся, что Ханс оставит эту идею. Однако тот уже передал себя в заботливые руки одной дамы.
Это было одна из тех бань, сэнто, вокруг которых гиды начинают бить в экзотическо-эротические тамтамы. На самом деле, только архитектура с бассейнами и фонтанами казалась экзотичной, в остальном все ограничивалось добротной работой рук и другими известными техниками. Спустя пару часов, оба снова встретились у входа. Расслабленный Ханс и успокоенный Куколка. За обслуживание они выложили смешные 9000 шиллингов на двоих.
- Добрый день, меня зовут Костас, - сказал посетитель на превосходном немецком и предъявил Хансу свой докторский чемоданчик как визитку. – Меня прислал доктор Фольман, сегодня его представляю я.
- Представляете его? – удивился Ханс. – С ним что-то случилось?
- Нет, нет. У него возникли некоторые затруднения. Я буду заботиться о Вас только сегодня. Все нормально?
Ханс чувствовал себя не совсем в своей шкуре, которую в ближайшее время будет перфорировать этот пожилой грек. Улегшись на кровать и засучив рукава, он попытался что-нибудь вытянуть из врача, но тот был не очень разговорчив. Он проворно распаковал свои инструменты и аппарат для переливания крови.
- А сейчас мы почувствуем небольшой укольчик, - пробормотал он.
- Вы-то ничего не почувствуете, - поправил его Ханс, ненавидевший это фамильярное «мы» во врачебном жаргоне. После укола он возненавидел и доктора Костаса. Ну Фольман получит, если когда-нибудь снова объявится, - размышлял он, пока его кровь текла по трубочкам. Врач наблюдал за процедурой с таким видом, будто добывал нефть.
- Может, хватит? – изнывал Ханс. Он почувствовал легкое головокружение.
Костас испугался:
- Сколько он у Вас обычно забирает?
- Юноша, Вы здесь врач! Откуда я знаю, сколько Фольман обычно забирает!
Хансу уже не было дурно, он был очень встревожен. Наконец, врач взял себя в руки. Ханс словно падал в вату. Спешка, охватившая доктора, остановила это погружение. Маленький грек порылся в своей сумке и очень длинно выругался на греческом.
- Послушайте, я сейчас в обморок упаду! – напомнил ему Ханс. – Обычно все происходит как-то быстрее. Что Вы там ищите?
- Антикоагулянт, - ответил доктор Костас. Ханс не знал, что его больше шокировало, сообщение или панические нотки в голосе грека.
- Думаю, я его забыл.
Вот тут Хансу действительно стало плохо. Греку тоже стало нехорошо. Он взволнованно носился по комнате с сосудом, наполненным кровью Falco. Казалось, он мужественно боролся с импульсом, начать искать препарат в тумбочке Ханса.
Обескровленный, разочарованный в этом придурке, Ханс смог на секунду приоткрыть глаза. Потом собрал все свои силы и указал на телефон. «Отельный врач», - прошептал он. Грек непонимающе уставился на него. «Вызовите отельного врача», - повторил Ханс.
В следующую четверть часа Ханс в первый раз испытал симпатию к японцам. В одно мгновение местный врач понял, что дело плохо. Без антикоагулянтов было невозможно закачать кровь обратно в почти осушенного Ханса. Спустя 10 минут препарат был доставлен, а кровь была на пути в тело Ханса. На его лицо вернулись краски. Он с облегчением откинулся на подушки.
Если я переживу концерт, заложу этого грека Фольману.
*Джетлаг (синдром смены часового пояса) — явление несовпадения ритма человека с дневным ритмом, вызванное ночной работой, переходом на летнее время или быстрой сменой часовых поясов при перелёте на самолёте.
** Бэмби (нем. Bambi) — немецкая телевизионная и журналистская премия.
*** Франц Андре Геллер (1947г.р.) – австрийский певец, писатель и актер.
**** Мёрбиш - маркт в Бургенланде на озере Нойзидлер-Зее, винодельческий район.
|
|
Категория: Переводы статей | Добавил (перевёл): Tanita (2013-Апр-15) |
Просмотров: 1276
|
Комментарии:
Всего комментариев: 0
|
|
|
|
|
|
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ] |
Музыка:
