Глава 18. Грац и последствия.
Когда Ханс покинул сцену стадиона Грац-Либенау, ему казалось, что он попал в другой мир. Гораздо хуже.
Это было 15-минутное выступление с друзьями из Opus, праздновавшими здесь юбилей: «Opus и друзья». Не пустые слова для Ханса, со штирийцами он всегда находил общий язык. Они всегда оставались группой, - думал он с небольшой долей ревности, пока одиноко прокладывал путь по коридору за сценой. - Группой в лучшем смысле этого слова – дружной командой. Своих людей по большей части он знал с тех времен, когда они все были еще детьми в этом бизнесе. Но совместная работа именно в группе Falco была не старше его первого хита.
Венцы совсем другие, - размышлял он дальше, не в последнюю очередь, чтобы игнорировать шайку, которая всегда и за каждой сценой подкарауливает артиста, и через которую он должен был продираться, как сквозь клейкую массу. – С венцами у меня куда меньше общего, они одиночки, абсолютно все. Амброс, Фендрих, Данцер, Вильфрид…
Вильфрид Шойц*. Имя великого барда разрушило защитный барьер, который Ханс воздвиг из своих мыслей, чтобы отвлечься от того, что было ему совсем не по вкусу. Однако этой стеной он чуть было не испортил лучшее за сегодня. Он тут же услышал аплодисменты 40-тысячной толпы, которые зазвучали над стадионом вместе с последними нотами «Rock me Amadeus» и смешались с шумом адреналина в его ушах.
Он любил этот звук. Он означал успех, он давал ему силу. И иллюзию любви. Но сегодня он звучал как неприкрытая насмешка.
Вообще сегодня все было не так. Даже руки, хлопавшие его по плечам после выступления, казалось, душили его. Желание сбежать прилипло к нему как потная рубашка.
Только что он стоял на сцене с перцами из Граца, осыпанный овациями, на данный момент уже обесцененными. А сейчас?
Opus и другие друзья, то есть все австрийские музыканты, спели вместе в рамках акции «Австрия для Африки». Дополнение к помощи Африки, которое сняли DoRo для международного проекта Боба Гелдофа** «Life Aid», песня называлась «Почему?». Почему все, кроме Falco, спрашивали многие. Он что, лучше, чем Амброс или EAV, STS*** или Вильфрид?
Опять он. Вильфрид. О нем Ханс хотел думать сейчас в последнюю очередь. Он был официальным ответом на это «почему». Ссору Falco с Шойцем перетирала вся австрийская бульварная пресса. Из-за ехидного высказывания: «Мое домашнее животное – сокол, и он шепелявит****», Ханс пространно обругал почти двухметрового верзилу из Бад-Гойзерна*****, и потом на публике использовал это как причину отказа от участия в записи «Австрия для Африки».
«Я не встану на одну сцену с Шойцем» не было красивым оправданием, и не помогло обвести вокруг пальца благотворителей, но все равно было лучше, чем правда. Потому что правду невозможно было объяснить, она была непригодна для прессы.
Правда: Falco был лучше, чем другие.
Простое предложение. Предельно высокомерное. С безгранично завышенной самооценкой. Невероятно поверхностное. Экстремально несимпатичное. Прежде всего, для него самого. Потому что оно принадлежало Falco. Ханс не стал бы все сводить в такую простую формулу.
Только кому Ханс мог бы объяснить, какие мучительные испытания пришлось пережить его душе, чтобы Falco смог высказать эту надменность миру.
И что еще хуже: кому он хотел бы это объяснять?
Например, страх сына рабочего перед возвращением в родные места, откуда он однажды сбежал. И где он сейчас был бы совсем не в своей тарелке. Или это всегда тягостное чувство, которое Удо Линденберг предсказал ему тогда в Мюнхене, когда с каждой новой ступенью теряешь частичку самого себя. И, наконец, головокружительный темп его карьеры, хоть и дарованный богами, так безоговорочно отбирающий у незрелой личности возможность саморазвития.
Порой Ханс казался себе индейцем, о котором когда-то читал. Чтобы договориться с ним о продаже его страны, американское правительство вытащило вождя в первый раз из резервации, в которой он провел всю свою жизнь. Так как он ни за что не хотел лететь в Вашингтон на самолете, делегации пришлось проехать на автомобиле пол-Америки. Убийственный темп легковой машины привел индейца в дикое замешательство, поэтому первые несколько километров он просил остановиться. Как только авто припарковалось у обочины, он вышел, встал посреди хайвея в паре метров впереди машины и минуту стоял неподвижно. Перенервничавшие представители, хватаясь за сердце, спросили о причинах такой церемонии. «Никогда еще я не двигался из одного места в другое так быстро, - сказал индеец. – Я должен подождать, пока моя душа догонит меня».
Городской индеец Ханс Хёльцель никому не говорил, что должен подождать свою душу. Он все еще отчаянно надеялся найти ее среди всех этих представителей правительства, что заполнили его жизнь. И заново ее узнать. Но чем дальше он от нее отдалялся, тем больше искал убежища у Falco. У городского ковбоя с хамскими манерами самодовольного победителя. У артиста выросла вторая кожа. Толще, чем могла бы быть его собственная.
Толстая настолько, чтобы выдержать карьерный прыжок на вершину американских чартов, что означало для поп-звезды из Австрии одно – абсолютное одиночество. Эта страна породила чемпионов мира-лыжников и о них прекрасно позаботилась, заключила с ними союз, подготовила лыжню на пути к успеху. А за расстроенный внутренний мир поп-певца здесь никто не отвечает. Falco оставили висеть на тонкой ниточке международного признания. Без страховки.
Он должен был в одиночку исполнять эквилибристический номер. Другим для их номеров полагался лонж. Он балансировал на канате без каких-либо гарантий. При таком рассмотрении, Falco был лучшим. Он стоял на самой высокой табуретке.
Спускаясь хоть ненадолго до уровня других, какой бы достойной эта цель не была, Ханс вгонял систему в панику. Это мог быть первый шаг к началу конца. Шаг обратно, на уже пройденный уровень. Как в той игре, когда вдруг оказываешься на поле, с которого правила предписывают вернуться назад на старт.
Совместное выступление с Opus было пределом, который позволяла измотанная психика Ханса. С песней «Live is Life» штирийцы пересекли границы страны. С ними он мог брататься без опаски. Остальная часть родного попа – другое дело.
Должен ли он объяснять это прессе? Тогда уж лучше прослыть несимпатичным. Предельно высокомерным. С безгранично завышенной самооценкой. И невероятно поверхностным.
Должны же они писать, что детская обида на коллегу Шойца важнее, чем помощь беднягам с задворков этого мира. Он лучше выпишет чек, для него слишком рискованно якшанье с австрийской поп-сценой. Эта песня - весьма сомнительная помощь Африке, ее мелодию никто не вспомнит через пару месяцев, - размышлял Ханс, все еще протискиваясь навстречу блаженному одиночеству сквозь «светскую» публику, скопившуюся за сценой стадиона.
Даже если бы я рассказал им про чек, они бы ничего не написали, идиоты. Все-таки 25 тысяч шиллингов, вот, что они должны были выяснить, вместо того, чтобы накладывать влажный типографский пластырь на уязвленную музыкальную душу господина Шойца. Ну, меня это должно устраивать.
В глубине души ему было жаль, что дело с Вильфридом получило такую огласку. На самом деле он недолго злился на нападку, а сейчас уже и не знал, почему так разнервничался по этому поводу, должен ли был он оскорбить его в песне или раскритиковать в интервью. Бог мой, кого я только не оскорблял…
«Давай, Ханс, уезжаем», - Эрвин Шмидбауэр, откомандированный Маркусом Шпигелем сопровождающий артиста, наконец-то добрался до него и начал операцию спасения. Когда Falco принимал такой вид, без жертв не обходилось. И тогда в расход шел первый попавшийся. Прежде, чем кто-либо сможет выдавить из себя более-менее разборчивую фразу вроде «Привет, Ханс, наверное, ты меня не помнишь, мы познакомились…», Эрвин взял Falco под локотки и повел своего подопечного к выходу из преисподней.
«В ресторане, где теперь принято встречаться, будут только свои», - попытался успокоить Ханса Эрвин и в то же время пресечь попытки заскочить куда-нибудь по-быстренькому. С точки зрения PR то, что Falco не участвовал в благотворительной акции, было почти катастрофой. Теперь же мистер Сверхъестественность, слишком хороший для общего праздника, был излишне плох для прессы. Но, в конце концов, здесь был Эрвин, который должен был поправить дела.
Маневр так быстро пошел прахом, что Эрвин тут же перешел к безоговорочной капитуляции. «Только свои? - сказал Ханс, словно выпустил две струйки яда. – Если они для тебя свои, то лучше займись поиском другой работы».
«Еще я заказал столик у тех классных итальянцев, которые тебе так нравятся», - примирительно залебезил Эрвин. Опасение угодить в эпицентр взрывного настроения Falco, переросло в уверенность. «Я должен потребовать надбавку за риск, - подумал он. – Работа приобретает угрожающий оттенок». Ханс отправился в пиццерию, как Наполеон на Эльбу. Немного нерешительный, немного воодушевленный упрямой гордостью, он погрузился в свою надменную изоляцию и позволил транспортировать себя в собственноручно выбранное место ссылки. В удалении от ресторана, где другие позднее отмечали бы свой собственный праздник. Без него.
- Ну, привет, - сказал вдруг знакомый голос позади, и рука тут же похлопала его по плечу. - Как дела, приятель? Убегаешь? – спросил Руди Долецаль.
- Я не выношу всех этих типов, что распространяют там свое зловоние. И вообще: мне сегодня просто необходимо заняться сексом, понимаешь?
- А, типичный случай! Все ясно. Заснимем это дело?
- Не нервируй меня.
- Увидимся позже, - сказал Долецаль, не поколебав своим скептицизмом надежды Ханса на успешную ночь.
В пиццерии стояла приятная прохлада. Владелец ресторана смахнул со стола несуществующие крошки, чересчур усердно усадил своего знаменитого гостя в кресло и предложил фирменное блюдо. Falco нетерпеливо отмахнулся, горячий ужин – последнее, что ему было нужно. Остаток дня он хотел провести с единственным другом. И как всегда его звали Джек Дениэлс. Хозяин умчался выполнять заказ с жутким предчувствием, что сегодняшний вечер войдет в анналы истории заведения. «Сраные знаменитости», - думал он.
«Здесь мило», - пробормотал Эрвин Шмидбауэр, устраиваясь поудобнее рядом с Хансом и судорожно прикидывая, как бы уговорить его на таглиателли. Ханс за весь день не проглотил ни кусочка, и переварить Джек Дениэлс его бедному желудку было бы затруднительно.
Когда напиток, наконец, омыл внутренности, Ханс в первый раз огляделся в ресторане. Здесь действительно было вполне мило, и потому полно народу. Не смотря на это, Ханс чувствовал атмосферные возмущения, как ревматик погодные изменения. Шум голосов немного утих, как в больничной палате, где посетители не хотят беспокоить пациентов. И тут же его снова переполнило чувство собственной неуместности. Окружающие изо всех сил старались не обращать на него внимания. Словно его стол был прикрыт невидимой ширмой.
«Еще одну», - попросил Ханс Шмидбауэра, словно тот был официантом, и закурил. Сквозь дым он приметил вдруг свет в конце туннеля. Эрвин проследил его взгляд и осознал масштабы несчастья в размере одной белокурой шевелюры, которую зафиксировал Falco. «О, боже, нет, - застонал Эрвин про себя, - только не это». Но было уже поздно.
Ее тактика была также безупречна, как и она сама. Как только последний завиток дыма рассеялся, она посмотрела Хансу прямо в глаза. Он воодушевился, но ее взгляд впился во что-то метром дальше. Ее улыбка недвусмысленно давала понять: она в курсе, что с ним происходит.
- Выступление было действительно супер, - услышал Ханс своего спутника и нехотя оторвался от видения.
- Да, супер, - повторил он равнодушно и повернулся к Шмидбауэру. – Эрвин, мне сегодня не нужны дифирамбы, все, что мне сегодня нужно, сидит по диагонали от тебя. Иди, приведи сюда этих двух дамочек.
Не успел Эрвин встать со стула, как Ханс попросил его подать солонку с соседнего стола. Облегчение от того, что ему больше не придется развлекать звезду в одиночку, перевесило отвращение к съему девиц для кого-то другого. Ханс, даже не заметивший с какой ухмылкой Эрвин приглашает обеих к столу, просигнализировал официанту о новом заказе. Обычно такой способ знакомства не создавал сложностей. И действительно, вместе с напитками пришли и девицы. И с ними, разумеется, владелец дискотеки известный как Боссман, которого известили о прибывшем после концерта поп-артисте.
- Позвольте представить, - загудел непрошеный гость, едва достигнув стола Falco, и звучало это вовсе не вопросительно. – Стелла Вайскирхер******, прекрасное дитя из Граца – Falco.
- Привет, - сказало дитя с той хрипотцой в голосе, что достигается только Мальборо и опытом. Остатки никотинового тумана окутывали блондинку, которая должна была выручать Falco следующую пару часов. Если Эрвин надеялся, что Стелла тотчас утолит жажду Сокола, он заблуждался. Беседу качало на мелководье светской болтовни, постоянно прерываемой безмолвным диалогом Falco с другом Джеком. Девушки с Эрвином пытались не отставать, налегая на красное вино, но вскоре поняли, кто здесь чемпион.
С каждым глотком окружающий мир Falco превращался в нечто несущественное. Только Стеллу он видел все также отчетливо. Очень отчетливо. Она была соломинкой, за которую он сегодня хотел зацепиться. Она взяла его той самой улыбкой, что не покидала ее весь вечер: слегка насмешливой и всегда такой сдержанной, какую ее визави никогда не практиковал. Ее стоическая дистанция нравилась ему даже больше, чем ее внешность. Эта женщина скрывается за некой маской, - думал он. – Как и я. Организм принял как минимум полтора промилле. И Ханс вдруг снова стал выглядывать из-за фасада Falco.
Подруга Стеллы, как и Боссманн, покинула их при первой удобной возможности, а у Эрвина наметился обязательный телефонный разговор с шефом. Они упустили превращение сокола в дятла, который со скрупулезной педантичностью пытался пробить прочную броню Стеллы. Она легко позволила ему это. «Ты должен меня извинить, Ханс, с неохотой признаюсь, я понятия не имею, кто такой Falco. Я знаю только «Kommissar», и все». Признание вызвало странную реакцию. Оно прошло как циркулярная пила сквозь самосознание Falco. На Ханса, напротив, такая наивная отвага произвела впечатление. Но у обоих вызвало недоверие. Что это с ней?
Либо подруга так хитра, что разыгрывает передо мной наивность, а втихомолку уже включила кассовый аппарат, либо она такая тусовщица, какой выглядит, живущая среди своих тряпок, которые загораживают ей весь окружающий мир. В обоих случаях это будет мне кое-чего стоить. Или же она женщина, которая принимает меня таким, какой я есть. Ну, приехали.
Он тут же повторил заказ. Выпьем. «Оставим эти половинчатые заказы, принеси-ка, мне бутылку, пожалуйста, и покончим с этим», - сказал он официанту.
Когда часом позже Эрвин вернулся, ему предстала идиллическая картина. Стелла, казалось, всем телом повисла на своем визави, а Ханс почти полностью влез ей в ухо. И хотя они все еще сидели в метре друг от друга, выглядели как одно целое.
«Что алкоголь делает с людьми», - подумал Эрвин, не зная, что делать: толи сесть на свое прежнее место, толи уйти совсем. Чувство долга победило. Он звучно подвинул кресло к столу, дабы обратить на себя внимание, но никто его не заметил.
Эрвин налил бокал вина из графина Стеллы и стал наблюдать за происходящим. С тревогой он приметил на столе бутылку виски, пустую на добрые две трети. Ханс основательно заправился. К удивлению Эрвина выглядел он трезвее Стеллы, которая, наконец, заметила вновь прибывшего. Недвусмысленным движением головы в направлении двери и мольбой в глазах Эрвин намекнул ей на отъезд. Хозяин был ему благодарен.
- Эрвин, что...? – вмешался Ханс. – Могу я представить, это Стелла…
- Я знаю Стеллу. Ханс, нам надо потихоньку…
- Не парься, Эрвин. Нам со Стеллой есть, что обсудить. Ты же говорил, тебе нужно позвонить?
- Да я практически все это время звонил, - немного слукавил Эрвин. – Вставай, нужно идти.
Ханс неожиданно послушался, он облокотился на стол и отодвинул стул, чтобы встать. Но намерение застопорилось уже в полуметре над сиденьем, очевидно, Джек Дениэлс еще не хотел в отель. Словно по условному сигналу в ресторане появился менеджер Falco Хорст Борк и помог ему. Вместе они кое-как выбрались на свободное пространство. Никто не заметил, что Стелла отсутствует. Свежий ночной воздух Граца остановил Ханса, словно непреодолимое препятствие. Без сопротивления он отстранился от Борка, который тоже не слишком уверенно стоял на ногах, и прислонился к стене.
- Милый друг, что скажешь, а? – спросил Ханс, но у менеджера были другие заботы. Отель был неподалеку, а расстояние росло вместе с опьянением, и ему казалось, что сейчас предстоит пеший поход к Башне с часами*******.
- Соберись, Ханс, - попросил он, словно в теле того был специальный механизм, управляемый только силой воли.
- Соберись, соберись… - бормотал Ханс. – Она увидит как я со-собран, для нее это будет ночь ночей! Она будет в-вечно ее вспоминать, Борк, можешьмнеповерить.
Борк вроде бы и не поверил, но ему совсем не хотелось сообщать, что Стеллу, очевидно, посетили смутные сомнения по поводу ночи ночей, и она спаслась бегством.
«Умное дитя, - думал Борк, - вышла сухой из воды». В том, что она будет вспоминать об этой ночи, он был уверен также, как в том, что Папа – католик. Только это его не касалось. Даже если у Стеллы припасены особые фокусы, мужская природа не всесильна.
Наконец, троица добралась до отеля. Ночной портье услужливо вызвал лифт и в тысячный раз за свою карьеру подумал, что ему нужно писать книги. Недалеко от входа в номер Ханс испытал очередной приступ независимости. «Отвалите от меня! – завопил он. – Вы мне не нужны! Мне никто не нужен!»
Борк и Шмидбауэр молча затолкали упрямца в номер. Прежде, чем они зашли за ним в комнату, Хансу удалось захлопнуть перед ними дверь. Пока двое отверженных в коридоре ломали голову, могут ли они оставит подопечного одного, Ханс пытался нащупать выключатель. Первой упала напольная лампа, вторым – Ханс.
- Продолжим? - спросил голос из темноты.
- Зависит от тебя, - ответил Ханс в короткий миг просветления, позволивший ему осмыслить ситуацию. Потом Стелла включила свет, встала с кровати, в чем мать родила, и помогла Хансу подняться.
* Вильфрид Шойц (р. 24.06.1950) – австрийский певец, чьим фирменным знаком является его выдающийся рок-голос.
** Боб Гелдоф (р. 5 октября 1951, Дублин) — ирландский музыкант, актёр, общественный деятель. В 2006 и 2008 годах был номинирован на Нобелевскую премию мира, получил титул Человек мира, за выдающийся вклад в поддержку международной социальной справедливости и мира, а также множество других наград и номинаций.
*** EAV, STS – австрийские музыкальные группы.
**** Hölzeln – шепелявить (на венском диалекте).
***** Бад-Гойзерн – рыночная община в Верхней Австрии.
****** Имеется в виду Изабелла Виткович.
******* Башня с часами - символ г. Граца - башня на горе Шлоссберг. Сооружена в 1561, высота 28 м.
Читать дальше: Глава 19. Удивительное зачатие.
|
|
Категория: Переводы статей | Добавил (перевёл): Tanita (2012-Дек-06) |
Просмотров: 1519
|
Комментарии:
Всего комментариев: 0
|
|
|
|
|
|
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ] |
Музыка:
