К началу 1990 года я получил от Герда Плетца четкий сигнал: работа над текстами зависла. Ханс забаррикадировался дома на Шоттенфельгассе, впал в депрессию и уже несколько дней не показывался на улицу. По работе над предыдущими альбомами я знал, к чему это может привести, поэтому тут же позвонил Хансу и сделал ему предложение, раз уж случай экстренный, договориться с Teldec о переносе выпуска пластинки на более поздний срок. «Да ты гонишь! - в ярости закричал он. - Мы справимся, пластинка будет готова, я не позволю выставлять себя напоказ». 

Он находился в таком настроении, что даже стрессоустойчивая Сильвия сбежала из квартиры, как ее предшественница несколько лет назад. Я уверен, что он был не в состоянии вернуться к работе над текстами без помощи матери и немногих друзей. Он лежал целыми днями абсолютно один, был настроен против всего мира и видел в себе исключительно жертву, а не преступника.

То, что творилось у Ханса на душе, демонстрирует следующее событие. В его квартире справа от входа был длинный коридор, где на стене висели заработанные им золотые и платиновые пластинки. Как-то в приступе бешенства Ханс посрывал их со стены и растоптал ногами. Несколько очевидцев из Вены позвонили мне и рассказали о погроме в квартире. Сам Ханс умалял значение произошедшего и рассказывал о нем весьма расплывчато. В то время он был очень дружен с Карлом Фуссом, торговцем произведениями искусства, хорошо себя чувствовал у него дома и рассматривал его семью как своего рода «запасную» для себя. Фусс в ответ на мой вопрос рассказал, что Ханс не мог нормально находиться дома один и продвигаться в работе над текстами. В то же время отговорить его от того, чтобы сейчас доделать и выпустить пластинку, не удавалось ни при каких обстоятельствах. 

И вот в таких условиях в марте начались заключительные работы над Data de Groove в Лондоне. Роберт Понгер выбрал для них студию Livingstone на севере британской столицы, совсем рядом к паркам Хорнси. Вообще-то планировалось, что основной материал будет подготовлен в Вене и Мюнхене, и на долю Лондона останется только финальное сведение. Однако так как тексты до последнего момента не были полностью готовы, в  Livingstone пришлось записывать недостающие вокальные партии. 

Ханс приехал с Сильвией, с которой они помирились; Роберт Понгер и Герд Плетц прилетели в Лондон на два дня раньше меня, чтобы «настроиться на ритмы» и довести тексты до ума. Они разместились в старом отеле Landhaus, в пяти минутах на машине от студии. Перед рассветом мне позвонили из Лондона. Это был изрядно пьяный Фалько. Отель был в ужасном состоянии, они хотели немедленно переехать. «Зачем мне обои от Лоры Эшли*, когда тут все в пыли, а в ванной отплясывают тараканы», - прокомментировал Ханс. Он все еще мог воспринимать происходящее с юмором.

*модный дизайнер из Уэльса (1925-1985)

Я прилетел в Лондон раньше, чем планировалось, отменил бронирование и оперативно переселил всю труппу. В спешке я не нашел ничего лучше отеля John Howard на Queen’s Gate в районе Кенсингтон, между Альберт-холлом и Гайд-парком. При встрече по лицам Герда и Сильвии я понял, что дело плохо. Я попросил Герда, чтобы он занял комнату рядом с Хансом, а сам поселился в номере подальше, в полуподвальном помещении. У меня все еще была легкая аллергия на Фалько, я и не хотел ее обострять, приближаясь к нему слишком сильно. Герд рассказал мне, что предыдущей ночью, впрочем, как обычно, Ханс пошел вразнос, и им с Сильвией стоило огромных усилий убедить сотрудников отеля не вызывать полицию.

В шахматах, подумал я, такое называют «испанским дебютом»*, при производстве этой пластинки мы предоставили максимально возможный гандикап**, учитывая, что еще не все тексты спеты. Поработав с Хансом над пятью пластинками, я был готов, кажется, ко всему, но в тот момент он произвел на меня крайне агрессивное впечатление — извержение вулкана могло случиться в любой момент. Оно и произошло в первую же ночь в отеле John Howard. Герд разбудил меня среди ночи.

Примчавшись наверх, я увидел испуганную Сильвию. Ханс уже отбушевался, разбив зеркало и сломав стул. Я подсчитал ущерб и успокоил ночного портье, выдав ему небольшую сумму. Сильвия опасалась находиться с Хансом наедине, так что я обеспечил ей отдельную комнату, а Герда Плетца попросил остаться дежурить в номере. Ханс лежал на кровати голый и храпел, виски и таблетки сделали свое дело. Конечно, говорить с ним сейчас было невозможно. С этого момента я отчетливо предчувствовал, что обрушится на нас в ближайшее дни.

К сожалению, оправдались самые мрачные расчеты. Десять дней в John Howard были худшими из всего, что я пережил с Хансом. Я уже не был способен ни на что реагировать и впал в апатию. Несколько раз за эти дни я задумывался о том, чтобы просто тихо уехать и оставить его наедине с созданными им самим обстоятельствами. Но что бы это дало? Вряд ли бы он изменил поведение, стало бы только хуже.

С каждой ночью Ханс буянил все сильнее, из отеля нас угрожали вышвырнуть. Работа над текстами не продвигалась ни на строку, и даже Герд Плетц не мог ничего сделать. Сильвия, как непосредственно пострадавшая от состояния Ханса, испытала разочарование и отчаяние. Каждый раз, замечая, что она сбежала, Ханс бегал по отелю и искал ее.

Я вызывал врача в надежде, что успокоительный укол поможет уложить его в кровать. Однако инъекция действовала только два часа, а потом безумие начиналось снова. Три дня спустя врачи отказались приезжать в отель, и мне пришлось звонить знакомому медику в Вену. Он примчался в Лондон на самолете и действительно смог успокоить Ханса на несколько часов, но когда он улетел, все началось опять. Герд Плетц пытался мягко воздействовать на него, преуменьшая масштабы происходящего и ссылаясь на «полтергейст», однако Ханс в этой ситуации полностью игнорировал любые просьбы.

В недолгие моменты просветления Ханс и Сильвия ходили на пару часов в сауну или в китайский ресторан на углу, несколько раз Ханс все же добрался до студии. Роберт Понгер и Герд Плетц обходились с ним сообразно обстоятельствам и всячески под него подстраивались. С помощью обоих Фалько удалось напеть в микрофон отдельные фразы, однако некоторые композиции так и остались незаконченными. Для части из них Роберт продублировал отдельные фрагменты, какие-то песни попали на пластинку в укороченном виде. Одна, Anakondamour, состоящая из четырех строк, останется вечным напоминанием о творческом банкротстве.

Под скромным пятым номером на Data de Groove скрывается настоящий музыкальный деликатес. Композицию Pusher  Фалько записывал в Гамбурге с гитаристом Йенсом Фишером. Сессия была длинной: на то, чтобы поставить Pusher на ноги, ушло столько времени, сколько сейчас тратят на целую пластинку. Это самая личная и откровенная песня на всем альбоме. В двух ее строчках предсказано будущее:

Data de Groove вышел в конце мая 1990 года, и тут же на поверхность всплыла его огромная беспомощность. Но Ханса это не касалось: он считал свою актуальную работу «философским камнем». Однако у медиа и поклонников возникли проблемы с этим непростым диском. Рецензентов и публику смутил «синтетический язык» Фалько, и даже в Австрии скорее покачивали головами, чем аплодировали. Позиция Фалько очевидна по его тогдашним интервью: «То, что я пою, следует назвать ничем, потому что я никогда не хотел ничего сказать. Data de Groove — это доказательство моего потенциала».

Teldec предоставил мощную промоподдержку, но это не помогло: Data de Groove вышел не в свое время. Он лежал на полках мертвым грузом, классический «кассовый яд», как принято говорить, величайший провал Фалько всех времен. Шок был настолько велик, что через несколько месяцев тираж просто убрали с рынка и сложили на складах, откуда время от времени выплывают пластинки. Официально на рынке сейчас представлен 51 звуконоситель с записями Фалько, и Data de Groove в этом списке нет. Мне жаль, так как Фалько на этой пластинке таков, каким он сам себя видел и оценивал, и редко у него бывала такая творческая свобода.

То, что он зря разбрасывался, создавая подобный музыкальный автопортрет, ему отчетливо демонстрировали поклонники и СМИ. Он сам с этим согласился с течением времени. Так, два года спустя он не делал из этого тайны: «Data de Groove был очень личным, интровернтым альбомом. Люди не хотят проходить семестр в университете ради того, чтобы его понять. Я больше не буду писать тексты вроде «The mega the score desto mono de chrome», я буду делать это лучше. Сейчас я чувствую себя сильнее, чем пять лет назад. В те времена творилась неразбериха, но сейчас я работаю над своей карьерой, как никогда прежде». 

Реакцией Сеймура Штайна из Нью-Йорка было глубочайшее безмолвие. Ранее он планировал потратить уйму энергии на продвижение своей любимой композиции Do It Again, однако из этого ничего не вышло. «Если артист не будет присутствовать, это не имеет никакого смысла», - сухо сказал он, когда стало понятно, что из-за работы над альбомом у Фалько не будет времени на промомероприятия в США. У Data de Groove был наивысший приоритет, так что люди в Нью-Йорке терпеливо ждали.

Получив готовые треки, Сеймур отказывался верить, что это новые композиции Фалько, которому заплатили огромные задатки. То, что Ханс подготовил для пластинки, граничило для Сеймура с отказом от работы. Он был потрясен, разочарован и глубоко растерян, он никогда не испытывал подобного за свою долгую музыкальную карьеру.

С промовыступлениями в Германии и Австрии дела обстояли неважно, ни одна из влиятельных программ не могла подружиться с Фалько и его стилизованным языком. Но в этом был и плюс: у Ханса появилось время, чтобы на несколько дней отправиться в Восточный Берлин. Он загорелся мыслью организовать выступления там. «Только чтобы они не подумали, что я еду, потому что на Западе дела идут плохо», - опасался он. В прошлом все наши старания организовать там промовыступления сталкивались с тем, что в их расписании не находилось подходящего места, а у нас было мало влияния на расписание телевидения Восточного Берлина.  

Ханс всегда по-особенному относился ко «второму немецкому государству», сказывалось то, что он прожил некоторое время в Берлине в 70-е и взял псевдоним в честь «летающего лыжника» Фалько Вайспфлога из ГДР. Занимаясь музыкой в Западном Берлине, он несколько раз съездил в восточную часть города и завел там знакомство с некоей юной дамой. Когда Удо Линдберг выпустил песню «Девушки из Восточного Берлина», Ханс сделал расплывчатое заявление: «Я мог бы тоже написать красивую песню об этом, но что прошло, то прошло». Единственное, что я выяснил, - это то, что он поддерживал отношения со своей тайной возлюбленной, уже вернувшись в Вену, но обстоятельства были не на их стороне.

На концерте в Будапеште в 1986 году он встретился с множеством поклонников из ГДР и был удивлен, насколько хорошо они знали тексты. В многочисленных письмах, полученных после этого от фанатов, задокументировано, что после выступления им посчастливилось поболтать с Фалько, в частности, он рассказал им о своих визитах в Восточный Берлин. Вообще-то, он должен был поехать туда уже в 1989 году, но по совокупности причин этого не случилось, и выступление на телешоу Ein Kessel Buntes и продолжительное интервью на DT64 мы решили передвинуть на этот год. История радиостанции DT64 была нам хорошо известна, Ханс с его пристрастием все разложить по ящичкам называл ее «красным пиратским радио», так как она не давала себя победить.

Кто-то также нам рассказал о Вальтере Янке и его книге «Трудности с правдой»*. Сотрудники DT64 начали читать ее в прямом эфире в ноябре 1989-го. Подобное Хансу нравилось; и его не особенно травмировало то, что в начале карьеры на радио его не жаловали.

Во время Ein Kessel Buntes на Ханса произвели огромное впечатление светловолосые дамы из балета, а на DT64 — две симпатичные редакторши, прекрасно подготовленные к встрече с Фалько. «Да они все обо мне знают!» - поразился он и так и не вышел из этого удивленного состояния. Мы оба были приятно удивлены: здесь не повторялись обычные для прессы клише, на интервью речь шла не о количестве проданных пластинок и слушателей на концертах, а о личности Ханса. Здесь не было места заранее заготовленному представлению о Фалько, и человеком, стоявшим за этой фигурой, действительно интересовались. Ханс дал одно из своих лучших интервью — открытое, искреннее. Редакция позже прислала нам в качестве благодарности запись «Трудностей с правдой», зачитанных Ульрихом Мюе.

К сожалению, после воссоединения в Германии DT64 была принудительно включена в состав Средненемецкой радиовещательной корпорации, а потом и вовсе исчезла с рынка. Это нельзя назвать славной страницей в истории немецкой медиаполитики.

За долгие годы совместной работы я пережил и взлеты, и падения, привык к американским горкам, но после  Data de Groove мне требовалось время, чтобы отдышаться. Когда, как говорится, ребенок свалился в фонтан, в первый момент явно не стоит обсуждать, кто в этом виноват. Меня терзало осознание, что я не мог помешать выходу этой пластинки, что я во всем участвовал, но был неспособен изменить ситуацию к лучшему. Оставалось ломать голову, в какой же момент надо было вмешиваться, останавливать процесс или бить тревогу.

Но артист — это своего рода океанский лайнер, если он отправился в путь, изменить курс уже очень сложно, инертная масса задает темп, и велосипед, который не движется вперед, падает. Если продолжить аналогию с кораблем, Фалько не помогла бы смена курса, требовался сухой док. Тем не менее у него были обязательства перед звукозаписывающей компанией, ремонт пентхауса в Хитцинге никак не заканчивался и превратился в бездонную бочку (еще одну, наряду с разводом), постоянно требовавшую денежных вливаний. 

Ханс и сам понимал, что существовать в подобном состоянии он больше не мог. Врачи констатировали: каждый следующий эксцесс может стать последним. Мы с ним встретились летом на полпути между Веной и Мюнхеном, на озере Мондзее, и устроили военный совет. Мой план был простым: прежде всего он должен уехать минимум на год и попытаться разобраться со своими проблемами, а я пытаюсь уладить дела со звукозаписывающей компанией. Если, вернувшись, он будет в порядке, мы делаем новую пластинку. 

Меня радовало, что Ханс был серьезно настроен завязать с алкоголем и обратился в Вене за врачебной помощью. Он планировал снова отправиться с Билли в путешествие, покинуть Вену хотя бы на шесть месяцев. Оставался открытым лишь вопрос, как к этому отнесется Юрген Оттерштайн из Teldec.

Когда мы встретились с Юргеном в Гамбурге, разочарование от провала Data de Groove было еще очень ощутимым. Звукозаписывающую компанию было не в чем упрекнуть: они постарались сделать все возможное, чтобы привести пластинку к успеху, вложили много денег и ничего не получили в ответ. Они стали жертвами «художественного склероза» Ханса. Таким был настрой нашей с Юргеном беседы о будущем Фалько. Вероятно, время действительно не очень подходило для обсуждения следующей работы — боль по поводу предыдущей еще была сильна.

В Гамбурге в архивах лежала еще одна запись Фалько: во время турне 1986 года мы записали берлинский концерт, чтобы потом, в подходящий момент, выпустить живую пластинку. Однако выпуск пластинки с живой записью имеет смысл только тогда, когда артист находится на пике, а если актуальный альбом не продается, подобное издание вряд ли заинтересует людей. То, что сейчас не стоило впускать живую пластинку, не делало дискуссию легче. Однако тут Юргенс сделал предложение, которое полностью совпало с моими намерениями и планами.

Идея была следующей: в качестве последней пластинки в рамках договора выпустить не новую запись, а сборник ремиксов — чтобы мастера сцены по-новому смикшировали величайшие хиты Фалько. Для Teldec это было возможностью избежать больших вложений, для Фалько — получить время на то, чтобы снова встать на ноги. Злые языки, конечно, могли утверждать, что выпуск такой пластинки иллюстрирует лозунг: «Мы не верим в то, что он сделает что-нибудь новое, поэтому лучше выпустим еще раз старые хиты».

Ханс был рад такому решению. Одна только мысль о том, чтобы через несколько месяцев вернуться в студию, работать над текстами, петь, вызывала у него панику. И кто бы стал все это продюсировать? Из беседы с Юргеном я вынес еще кое-что: он ни словом не упоминал возможное продление контракта. Никакого энтузиазма по поводу дальнейшей совместной работы, вместо этого истощение и усталость. Становилось ясно, что договор с Teldec подходит к концу.

Конечно, по ряду причин лучше было бы остаться с теми, с кем мы уже работали. У них были последние пластинки Фалько, в их распоряжении — каталог, связи за годы  уже налажены. Мне было ясно, что нас ожидали трудные переговоры с учетом недавнего провала, а прошлые успехи теперь были пустым звуком. Но я пока не стал раскрывать Хансу свои опасения, а вместо этого помог в планировании длительной поездки.

Новое путешествие стартовало в конце 1990-го. Ханс и Билли отправились по уже знакомому маршруту — снова в Таиланд, затем в Австралию, где они планировали веселиться, распивая лишь минералку — впрочем, Ханс был настроен серьезно. Он решили провести там меньше времени, чтобы больше осталось на Лос-Анджелес. Мы с Хансом договорились, что там он ляжет в реабилитационную клинику Exodus в Марина-дель-Рей, чтобы ему помогли избавиться от зависимостей. В те времена она была известна среди инсайдеров, а позже оказалась у всех на слуху по трагическому поводу: там лечился Курт Кобейн, он сбежал оттуда и несколько дней спустя совершил самоубийство.

В общем, Ханс направился в Марину-дель-Рей, и они с Билли сняли двое апартаментов менее чем в пяти минутах от клиники. Позже к ним должен был присоединиться и Герд Плетц. У меня было впечатление, что Ханс на этот раз действительного готов принять помощь извне, он хотел позволить, чтобы ему помогли. Впервые он понимал, что дальше так продолжаться не может. Наконец появился хоть проблеск надежды.

1992