В последние месяцы 1988-го Ханс нередко говорил о поездке на другой конец мира, прочь от проблем, журналистов и камер. Хорошая идея, как мне казалось, но поездка сама по себе не решила бы проблем, и длиться долго она не могла. Еще во времена Junge Roemer он написал строки: «Пусть это путешествие никогда не заканчивается». Ему было ясно, что это бы означало бегство. Прочь из Вены, прочь из Европы, прочь от проблем, которые угрожающе сгущались вокруг него.

В декабре 1988 года Ханс вместе со своим другом Билли Филановски отправился в длительное путешествие. Они планировали побывать в Таиланде, на Таити, в Австралии, Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, и уже потом вернуться в Европу. Мы договорились звонить друг другу только в крайнем случае, а так — общаться исключительно письменно. Новости, доходившие из Австралии в Мюнхен и Вену, звучали оптимистично: в Хобарте* друзья ежедневно по часу бегали, плавали и ходили в сауну. Ханс не стал трезвенником, однако постепенно сокращал потребление алкоголя.

Пока Ханс и Билли прохлаждались на пляже, у меня впервые за несколько безумных лет появились силы и время на то, чтобы основательно проанализировать ситуацию с Фалько. До сих пор получалось, что артист был либо рядом, либо доступен по телефону; сомнительные ситуации или повседневная деловая активность затрудняли вдумчивую инвентаризацию. Я часто пытался спокойно обсудить с Хансом происходящее и порой мы были на правильном пути, но все равно дальше поверхностного анализа проблем и обстоятельств не заходили. 

Теперь, в свободное от Фалько время, все было совсем иначе. Когда представляешь интересы артиста, во многих случаях лояльность застит глаза, факты подменяются точкой зрения, и в итоге ты творишь вещи, над которыми годы спустя остается только в ужасе качать головой. Если же с подопечным связывает тесная дружба, слепота становится неизбежной.

Многие коллеги и друзья говорили мне, что со временем я сильно изменился. Сам я считал себя спокойным и уравновешенным, но должен был признать, что упреки в том, что я стал несговорчивым, вспыльчивым и беспорядочным, в общем-то, обоснованны. Под влиянием Ханса я изменился, причем не в лучшую сторону. Невозмутимость покинула меня, я сделался капризным и нетерпеливым.

В последние годы ко мне регулярно приходили предложения от других артистов и звукозаписывающих компаний, но я был настолько занят с Хансом и Фалько, что ни на кого другого у меня не хватало ни ушей, ни нервов. Моя бывшая секретарша Элли Вайнерт, организовавшая впоследствии агентство Songs Wanted, сводившее авторов и продюсеров, регулярно возвращала интересные предложения о сотрудничестве отправителям. Однако с каждым днем без Фалько жажда заняться новыми проектами возрастала. В 1985 году я купил у своего коллеги Инго Кляйнхаммера музыкальное издательство Kraut*, которое, как следует из названия, владело правами на множество немецких исполнителей, заботливо собранными Инго. Теперь, по моему мнению, пришло время обновить портфель издательства новыми песнями и артистами. Я провел много времени в беседах с Мартином Ноймайером, Маркусом Мозером и Вальтером Верцова. Мартин и Вальтер были «мозгом» группы Edelweiss, претендовавшей на международный успех. Название, кажущееся слишком «народным», было обманчиво. Кроме того, Мартин и Маркус занимались проектом Bingoboys, и с первой услышанной ноты мне стало ясно: это большой международный хит. Обе группы должны были выйти на мировой уровень, а их пластинки — продаваться в семидесяти странах. В США Edelweiss и Bingoboys вслед за Фалько заняли первый номер в чартах, и я подумал, что такова моя судьба: подниматься на вершину исключительно с австрийскими музыкантами.

Я был готов бесконечно возиться с новыми проектами - Edelweiss, Bingoboys и Hong Kong Syndikat, когда пришла весть, что Ханс и Билли уже в Лос-Анджелесе: Билли связался со мной по телефону. Параллельно я вновь столкнулся с темой Фалько: наша немецкая звукозаписывающая компания Teldec, которая к тому времени перешла под контроль Warner Music, интересовалась, как обстоят дела с новыми продуктами Фалько. Внезапно я снова вернулся в прежнюю жизнь, из которой выбрался в последние месяцы. В этот момент стало очевидно, что работа с Фалько не приносит мне больше особой радости, слишком много всего произошло в последнее время, и теперь, с ясной головой, я мог это осознать. Сцена на улице в Бларикуме до сих пор не забылась, и одна только мысль о ней вызывала свинцовую усталость. 

У меня не было ни малейшего желания снова запускать эту махину с риком снова оказаться отброшенным назад. Я все еще верил в большой успех Ханса — по уровню он по-прежнему выделялся среди своих коллег. Однако у меня самого пропала креативность, вдохновение, воодушевление. Я был в плену прошлого и в тот момент не был способен заниматься его перспективами и будущим. Настрой звукозаписывающих компаний был очень скверным, что неудивительно про высоких задатках, лицензионных отчислениях и грандиозных инвестициях в производство и промоушен и «выхлопе», сильно отстающем от ожиданий. Немудрено, что все звукозаписывающие компании поднимали вопрос доверия.

В Teldec были осведомлены об алкогольной и прочих проблемах, и можно было сколько угодно играть в офицеров контрразведки, но все равно в итоге вставал вопрос: способен ли Фалько в физическом и психическом плане выполнять условия контракта? Я достаточно много времени провел по другую сторону баррикад и прекрасно понимал сомнения, терзающие звукозаписывающую компанию: когда речь идет о суммах с семью нулями, любые обещания фактически превращаются в макулатуру. И Хансу, чтобы выполнять обязательства, требовалось максимально срочно получить первую часть следующего гарантийного платежа. По договору первую его половину мы должны были получить при начале производства пластинки, а остаток — при предоставлении готовой записи. В нынешних условиях от начала производства нас отделяли световые годы. Ни единой песни, ни единой строчки, и продюсеров не было в поле зрения. Воскрешенный не так давно союз с Робом и Ферди Болландами в результате последней студийной сессии окончательно отправился в могилу. 

Когда я летел в Гамбург к новому боссу Teldec Юргену Оттерштайну, чтобы подготовить почву для нового авансового платежа, в голове у меня еще раз пронеслись голландские события. К чему вспоминать низшую точку в своей жизни? Однако в совокупности с проблемой «новые деньги для Фалько» этот случай постоянно приходил мне на ум. Хотя воспоминания постепенно меркли и нужно было расписать партеру состояние и перспективы артиста в радужных тонах, верилось только в то, что впереди не ждет ничего хорошего. 

Юрген был осторожен, но при этом ориентирован на артиста, и он адекватно оценивал будущее Фалько. Ему было ясно, что Фалько был нужен хит, а вот где его взять, если артист сам не может ничего предложить? Юрген Оттерштайн, его A&R-менеджер Михаэль Оплеш и я не могли предложить решения, но договорились найти его максимально оперативно. 

Пока Ханс вместе с Билли скрывался в США, я вновь оказался в центре событий. Без особого желания я решился побеспокоить Ханса и позвонить в съемные апартаменты в Мария-дель-Рэй на лос-анджелесском пляже. Мы не говорили более двух месяцев и общались лишь посредством писем. Расстояние между нами меня радовало, я отдыхал от необходимости ежедневно взаимодействовать с Фалько.

Наконец дозвонившись до него, я вывалил две новости: во-первых, нам нужно искать новых продюсеров, во-вторых, только после того, как мы их найдем, нам дадут денег. Наша беседа была формальной: мы оба стремились решить проблему, используя как можно меньше слов и не вспоминая о прошлом. Я выдал Хансу своего рода домашнее задание: в ближайшие дни определиться с тем, чего он ждет от новых продюсеров. Мы не выходили за рамки беседы неблизких знакомых: как дела, какие у нас планы — на большее я пока не был способен.

Билли позже рассказал, что Ханс был выбит из колеи нашим разговором. Он заметил, что стал мне безразличен, что менеджер взял верх над другом. Несколько дней спустя позвонил взбудораженный Ханс и пригласил навестить его в Лос-Анджелесе. Я ожидал многого, но только не этого. Он заметил, что застал меня врасплох, и продолжил: «Приезжай же, поболтаем».

Поиск правильных продюсеров был горящей темой на протяжении всего нашего сотрудничества и проходил через него красной нитью. Эта тема была мне прекрасно знакома. Идея была такова: взять на борт человека, имеющего международный опыт, учитывая наши договоры с международными партнерами. Я смотрел в сторону Франка Фариана, Петера Вольфа, Джорджо Мородера и Харольда Фальтмейера и прежде всего их музыкального материала, который помог бы оперативно продвинуться вперед. 

По пути в Лос-Анджелес (дело было в марте) я обдумывал варианты. План был таков: за два дня обсудить с Хансом спорные моменты и вернуться в Мюнхен — у меня были срочные дела, связанные с Edelweiss. Я забронировал номер в отеле неподалеку от апартаментов Билли и Ханса. Вскоре после прибытия я устроился на солнышке, наблюдая за многочисленными яхтами. Чуть позже Ханс зашел ко мне в отель, мы сдержанно обнялись и завели очень вежливую, профессиональную беседу.

Сверхчувствительный (хотя временами настолько бесчувственный) Ханс заметил мою отстраненность, но у меня не было ни малейшего желания обсуждать с ним свое настроение. Я сразу же попросил его: «Давай делать дела, все прочее выясним позже или никогда, но точно не сейчас». Ханс был достаточно профессионален и не стал пытаться обсуждать прошлое, речь шла только о том, чтобы определить дальнейшее направление движения и и предложить звукозаписывающей компании хотя бы наполовину разумную перспективу.

Я представил ему свои соображения насчет продюсеров, перечислил кандидатуры и стал ждать реакции. Ни одно из имен его не зацепило по-настоящему. Все эти господа заслуживали уважения, но, по его мнению, были лишены понимания венского юмора и венской души. В других условиях я бы бурно возразил, отстаивая свои варианты. Но сейчас я чувствовал огромную усталость, я «выгорел» за последние годы. Я также чувствовал, что мое терпение иссякло, терпение, позволявшее искать компромисс с его амбициями и намерениями, вместе искать решение.

Я отреагировал следующим образом: «Так предлагай продюсеров сам, и пусть так и будет». У Ханса нашлось одно-единственное предложение: Роберт Понгер, с которым они работали над Einzelhaft и Junge Roemer. Я не стал выяснять у него причины такого выбора, а лишь принял его к сведению с удивлением, ужасом и без малейшего понимания. Похоже, Ханс вытеснил из памяти все плохое, связанное с Junge Roemer, и искал в прошлом лучшие стороны.

В Teldec его выбор нашел большую поддержку. Я не мог этого понять, но почему менеджер должен быть умнее звукозаписывающей компании и артиста? Я вернулся в рамки обслуживающего персонала, и мы занялись подготовкой. Частью договоренности было, что запись пройдет не в венской студии Роберта Понгера, а на нейтральной территории. «В свой студии Боб сильнейший, а я автоматически занимаю подчиненную позицию», - объяснил Фалько. Хоть что-то он усвоил из прошлого. Зато он настроился стать сопродюсером новой пластинки: урок Do It Again был давно забыт. В общем, к подготовке Data de Groove, как Ханс назвал свой будущий альбом, он подошел основательно.

В апреле, после возвращения Ханса из США, мы встретились в Мюнхене. Приветствие было прохладным, как и вся встреча. Мы говорили только о деле, о производстве следующего лонгплея. Ханс за время путешествия потерял несколько лишних фунтов, но вот от вредных привычек, к сожалению, не избавился. 

Он рассказал, что подготовил что-то вроде сценария будущей записи. Он также рассказал, что в долгой поезке начал снова писать тексты или, точнее, фрагменты текстов. Хотя бы одна хорошая новость.

Путешествие принесло грандиозные изменения в личную жизнь Ханса: он расстался с Изабеллой. Брак распался так же тихо, как и был заключен. Это не был разрыв, случившийся неожиданно за один день, словно ударила эмоциональная молния. Напротив, это был итог долгой позиционной войны. Окончательному расставанию предшествовали бесконечные ссоры и примирения, происходившие на глазах у любопытной общественности.

Этот разрыв не сбил Ханса с ног: слишком часто Изабелла его бросала, он за годы привык периодически обходиться без нее. С такими словами стоит обращаться осторожно, но я готов заявить: Изабелла была большой любовью Ханса Хёльцеля, ни одна женщина его так не занимала и ни на кого другого он не потратил столько усилий. При знакомстве в Граце в 1985 году никто из них не рассчитывал, что эти отношения принесут столько взлетов, падений, расставаний, примирений и трагедий. Белла, или Бэйби, как ее называл Ханс, была для него важнее всех прочих женщин, которых он когда-либо встречал. Она была чертовски хладнокровной, принимала все почти стоически, очень, очень редко поддавалась на его провокации, могла часами сидеть тихо, и не раздражалась из-за мелочей. Это был абсолютно его тип женщины. Хладнокровие Изабеллы, правда, регулярно выводило Ханса из себя. Когда он крушил стулья, она оставалась абсолютно спокойной, что приводило его в еще больший раж.

Мария Хёльцель, мать Фалько, тут же осознала масштаб этих отношений. Изабелла стала первой женщиной в жизни ее сына, которой тот посвящал больше внимания и времени, чем собственной матери. Поэтому Изабелле с самого начала оказалось нелегко вписаться в семейство Хёльцелей, и мама Мария была первой, кто начал публично спекулировать на тему того, что ее Ханси подкинули чужого ребенка. Все это, однако, в тот момент оказалось в прошлом.

Но Ханс не был бы Хансом, если бы он оперативно не начал появляться на публике с очередной дамой сердца. Его очаровала прекрасная Даниэла Бём, дочка Карлхайнца Бёма*, с которой они познакомились в 1989 году, еще до развода. Знакомство произошло в венском фитнес-центре, где оба занимались. Бывшая подруга Константина Веккера** к тому времени перебралась из Мюнхена в Вену и работала в «Австрийских авиалиниях», то есть в аэропорту Швехат.

«По сравнению с Веккером я всего лишь ягненок», - говорил Ханс, стараясь между тем обустроить гражданский брак с Даниэлой в своей квартире на Шоттенфельдгассе. Из ярого любителя мяса он превратился в убежденного вегетарианца: как-то, когда мы вместе обедали в мюнхенском ресторане Tantris, заранее заявил нам с женой, что мы тоже должны этим вечером питаться как вегетарианцы. Ханс выкуривал лишь 40 «Мальборо» ежедневно вместо 60, ходил в сауну и фитнес-студию. Он позировал фотографам в сауне отеля Вилли Дингля и вещал журналистам о своем большом счастье.

Однако у пары возникла серьезная проблема: по работе Даниэла в шесть утра должна была находиться в аэропорту, это нарушало привычки и график сна Фалько, который любил по ночам смотреть видео. Так что уже через три месяца все закончилось. Даниэла была единственной девушкой, о расставании сына с которой Мария грустила. По всей видимости, она уже представляла себя у алтаря венского собора Святого Штефана рука об руку с Карлхайнцем Бёмом. Однако история с несостоявшейся невесткой быстро закончилась — стало быстро ясно, что они с Фалько не могут нормально сосуществовать.

Когда мы встретились осенью в Вене за несколько недель до начала производства пластинки, Ханс показал мне свои работы. По опыту пяти предыдущих альбомов я знал, что не в его привычках переходить к следующему тексту, когда готов предыдущий: он скакал между ними, где-то меняя слово или строчку, а где-то перекидывая целые куски из одной песни в другую. Фрагменты я обнаружил потом в проушен-материалах Data De Groove. В них задокументировано, как сам Ханс видел тогдашнюю ситуацию: «Мгновения до двенадцати — часы бьют нулевой час. Он уходит в отрыв, и четыре с половиной месяца никто не знает, где он находится. Мистерия Фалько. Расставание с Изабеллой, матерью его ребенка, ментальное очищение, культ телесного, артистическая атака. Мужчина разъясняет. Он декларирует Вену как средоточие своих человеческих и художественных интересов. Под новым знаком между ним и его первым сопродюсером Робертом Понгером развивается музыкально-электрическое поле, совмещающее спонтанность двух первых альбомов с международным опытом конца восьмидесятых».

Роберт Понгер за несколько недель до начала записи вручил Хансу демо с мелодиями в стиле «А теперь-ка напиши что-нибудь хорошее». На этот раз отсутствовали основополагающие идеи, которые при работе над последними четырьмя альбомами поступали от продюсеров. Конечно, Ханс написал кое-что за последние месяцы, но далеко не все подготовленные в спокойных условиях тексты ложились на готовую фонограмму. 

Я не мог утаивать от него истину: с тем, что находилось у него в черном блокноте, идти в студию нельзя. Ни один из текстов не был структурирован, а некоторых было не больше четырех строк. Менеджер Борк объяснил, что с таким запасом текстов его ждет катастрофа, и также ему придется взять на себя ответственность в том случае, если проект в запланированное время не окажется на прилавках магазинов. Друг Хорст поднял телефонную трубку, позвонил старому спасителю Герду Плетцу в Берлин и оперативно снарядил его в командировку в Вену.

Герд вместе со мной приложил руку ко многим текстам Фалько и был очень близко знаком с манерой Ханса и его способом сочинительства. Однако с этим альбомом трудности возникли и у него, так как Ханс начал прибегать к своего рода «компьютерному» языку. Он написал в своем блокноте крупными буквами: «Фалько — это языковая гроза без стандартных формул!» Но деле никакой грозы не было, скорее то легкий ветерок, то непроходимые словесные кущи.  В тексте Expocityvisions второе особенно заметно:

Это отличная игра слов, претендующая на то, чтобы считаться текстом поп-песни, и она ближе к «конкретной поэзии» Эрнста Яндля*, чем к хит-парадам. Беда в том, что для международных чартов эти строки, как и многие другие, абсолютно не подходили. Зато неудивительно, что в последующие годы Фалько сотрудничал с венской Школой поэзии и читал там лекции.

Из текстов исчез «венский стёб», этот самый двусмысленный и высокомерный цинизм. Только холодная объективность, ничего от America или Ganz Wien. Я ему часто ставил это в упрек, он признавал мою правоту, но тем не менее не делал ни шага в этом направлении. Мы снова оказались в ситуации, когда советы в мягкой форме не работали. Не действовали на него и расписанные мной хоррор-сценарии. Он реагировал следующим вопросом: «Ты что, боишься в будущем заработать меньше денег?» Между тем потребление алкоголя и прочего достигло новый высот. Ханс рассказывал, что он ежедневно на два часа ходит в сауну, чтобы снять стресс: «С потом выходит всякая дрянь, и я открыт для нового».

В те времена у Ханса появился еще один ангел-хранитель наряду с матерью — его новая любовь. С ней он познакомился в заведении на Венском поясе — не тогда, а раньше, они знали друг друга уже несколько лет. В венской прессе Ханс конкурировал с Ричардом Гиром, и о своей «красотке» он мог говорить часами. Мама была в ужасе, но Хансу было хорошо с Сильвией, она была очень сердечным, приятным человеком, очень практично настроенная, надежная, спокойная, ее мало что могло вывести из себя. Она толерантно относилась к тому, что он употребляет алкоголь, и не донимала его упреками.

Эти качества были весьма полезны в общении с Хансом, однако на долю Сильвии сыпались все новые испытания. Когда они съехались, в его жизнь пришел хоть какой-то порядок. У Сильвии был сын от первого брака, и Ханс легко с ним поладил. Он всегда мечтал о мальчике и постоянно мне о нем рассказывал. Очевидно, он мечтал о буржуазной жизни, ребенке, доме, но недостаточно для того, чтобы прилагать реальные усилия.

В сентябре 1989 года в своей венской студии Stereo West Роберт приступил к производству. Он привлек лучших музыкантов, а Ханс начал записывать тексты, которые были готовы к тому времени. Диалоги с Робертом Понгером живо напомнили мне работу над Junge Roemer. Как и тогда, звучал голос вопиющего в пустыне: «Без текстов — никаких миксов, без миксов — никакой пластинки!»

Фаворитом Фалько — и, к большому моему сожалению, и звукозаписывающей компании — стала заглавная композиция Data de Groove. Идея полностью принадлежала ему, а текст он довел до готовности вместе с Гердом Плетцем. Музыка и аранжировка чем-то напоминают Higher Love Стива Уинвуда, и это самое эмоциональное в песне.

Выпуск Data de Groove был назначен на май 1990 года, и уже в конце 1989 года стало очевидно, что это очень, очень рано. Работа у Ханса шла со скоростью улитки, когда как Роберт все делал по расписанию и все время подгонял его вопросами насчет текстов. Давление росло день ото дня, и Ханс боролся с ним с помощью виски и прочих веществ. Сильвия была рядом и очень его поддерживала, но с текстами, увы, она помочь не могла.

1990 

1992